— Что? Но мне она нравится! — Я не могла поверить своим ушам.

— Я должен был сказать, с коммерческой точки зрения, — поправился Клайв. — Вы слишком отдаетесь работе, отождествляете себя с ней. Вам следовало бы быть более отстраненной, если вы хотите что-то заработать.

— Тут вы не правы. Наоборот, не удастся заработать вовсе, если тебе не нравится работа, если ты относишься к каждому из этих зверюшек не как к личности, а как к массе, которую нужно накормить и приютить, даже если при этом любишь одних больше других. Никто более не предан своему делу, чем Салли, но Бог свидетель, она вполне преуспевает.

— Я не знаком с ней лично, поэтому ничего не могу утверждать. Но я рад, что, когда уеду, вы больше не будете постоянно находиться в напряжении.

— Но я все равно буду помогать Салли, чем могу.

— Но вам не надо будет отдавать всю себя работе. Вы сможете уйти в любое время, так же как и Салли, когда ее муж поправится и будет работать.

Возможно, под воздействием бренди мои чувства притупились, иначе я поняла бы, что Клайв подразумевал под этими словами. Только намного позже, а точнее, уже слишком поздно до меня дошло, что Клайв, вспомнив, как Николас уверенно поцеловал меня, хотел, чтобы я объявила ему, что мы собираемся пожениться. Но в тот момент я об этом даже не задумалась, и следующий вопрос Клайва уже относился к практическим моментам:

— Кстати, когда, по вашим подсчетам, может закончиться эта эпидемия?

Я развела руками:

— Никто не знает. Но теперь у меня появилось нечто вроде шестого чувства, так что я изолирую кошек до появления у них симптомов гриппа, и, можно сказать, мы выигрываем борьбу.

— А вы не хотите на время закрыть гостиницу и отправить зверей по домам?

— Только не это! Мистер Лонгин и слышать ничего не хочет. Сейчас изоляция больных животных — единственный способ борьбы с эпидемией.

— А сколько болеет каждая кошка?

— По-разному. Некоторые поправляются уже через пару дней, другим требуется дней десять или больше. Сейчас самая большая опасность — воспаление легких. Боюсь, у двоих оно может вот-вот начаться, у маленькой полосатой кошечки по кличке Пэтси и у персидского кота Лео. Последние несколько ночей, когда я уезжала домой, вас тут не было, но поскольку им стало хуже, я оставалась допоздна, так как не могла их бросить.

— Я вряд ли бы знал, чем им помочь, но я мог бы присмотреть за ними ночью, если бы вы попросили. Или вы намекаете, что хотите оставаться тут на ночь, пока опасность не минует?

— Намекаю? Нет.

— Но вам бы хотелось?

Я кивнула.

— Почему бы и нет? Только не одна. Я уеду лишь при условии, что с вами кто-то останется, допустим, миссис Брэнниган. Вас это успокоит?

— Но как я могу допустить, чтобы вы уехали, когда вам нужно собираться?

— А для чего гостиницы? Я остановлюсь не дальше чем в городе, к тому же перед отъездом мне нужно будет провести несколько дней в Лондоне. Значит, решено? Найдите себе партнера и переезжайте в дом.

На следующую ночь я так и поступила. Миссис Брэнниган согласилась прийти после того, как накормит мужа ужином, и мне стало чуточку легче. Раньше самые худшие часы были те, которые я должна была проводить дома. Но теперь я вставала с рассветом, отвлекаясь от тревожных мыслей работой, у меня появилось больше времени, и наконец, наступил день, когда все заболевшие пошли на поправку.

Опасность воспаления легких у персидского кота Лео оказалась ложной, и хотя нам с мистером Лонгином пришлось побороться за жизнь маленькой Пэтси, и я почти две ночи провела рядом с ней, она тоже стала поправляться. Пэтси так привязалась ко мне, что, когда хозяйка приехала ее забирать, мне было грустно с ней расставаться. Передав ее, здоровую и жизнерадостную, я даже какое-то время погоревала, пока известия об отъезде Клайва и возвращении Николаса не омрачили моего настроения еще больше.

Николас не был любителем писать письма. Он прислал мне всего несколько почтовых открыток. Я тоже писала ему, но не стала упоминать про эпидемию и просила мистера Лонгина не делать этого. Я боялась, что Николас занервничает и захочет вернуться раньше, а я этого не хотела ради него, а скорее, даже ради себя, стараясь не думать о том ужасном дне, когда он захочет получить мой ответ, который, я знала, будет отрицательным.

Клайв остановился в отеле «Родиам-Армз», но появлялся в гостинице несколько раз в день. Постепенно дом опустел, он забрал свои бумаги и личные вещи. Большую часть недели Клайв проводил в Лондоне, и я его почти не видела. Тетя Анита пригласила Клайва провести его предпоследний вечер у нас, и это был последний раз, когда мне было суждено его увидеть. Николас должен был вернуться днем раньше, а в то утро мистер Лонгин сообщил свою ужасную новость.

Оказалось, что, как только последних кошек и собак можно будет отправить домой, гостиница должна будет закрыться для санитарной обработки и не принимать новых постояльцев, по меньшей мере в течение шести месяцев. Даже если он не скажет об этом Салли, Городской совет все равно этого потребует. Нет, другого выхода нет. Шестимесячный карантин — единственный способ предотвратить повторную вспышку болезни.

Я решила, что не посмею сообщить Салли про этот кошмар. Шесть месяцев! Как раз столько, сколько нужно, чтобы Джон пришел в себя и вновь пошел работать. Но еще страшнее было то, что такой перерыв мог помешать Салли продать ее фирму. Заказы на осень и Рождество придется отменить. За это время люди найдут для своих животных другие гостиницы и больше к Салли не вернутся. Всю зиму деньги будут уходить на оплату аренды и счетов. Но хуже всего, что я буду испытывать, пусть и незаслуженное, чувство вины оттого, что подвела Салли.

Вот каким печальным был конец моей летней работы. Салли потеряла свою гостиницу, а из-за того, что я не написала ей про эпидемию, она даже не была предупреждена!

Естественно, занятой мистер Лонгин оставил меня наедине с моими проблемами. Однако он пообещал прислать ко мне Николаса.

— Я обрисую ему ситуацию и скажу, что до вечера он мне не понадобится, пообедайте вместе, может быть, вам удастся развеяться. Вам повезло, он не просто отличный профессионал, но и хороший человек, — добавил мистер Лонгин, садясь в машину.

Я и сама это знала. Слишком хороший для меня, чтобы я могла разрушить его жизнь, согласившись выйти за него замуж не по любви. До его прихода я осыпала себя упреками и приходила в отчаяние, а когда он пришел, я разговаривала по телефону, пытаясь решить проблему, ставшую по известной пословице последней каплей. Он взял меня за руку, сжал ее и принялся слушать мои испуганные протесты, тщетно расточаемые в трубку.

— Нет, мэм, я не знаю, я никогда не слышала ваше имя. Да, это гостиница, Родиам-Таун, владелица миссис Дьюк, но с вами говорит Лорел Норт. Я… Нет, мы не забирали вашу кошку две недели назад, и такой кошки у нас нет. Боюсь, я не знаю. Вы говорите, серый фургон? И ребенок?