— Я могу помыться и сама… — ещё одна попытка провести между нами хоть какую-то спасительную дистанцию, провалилась полным крахом в то же «утро». Он словно намеренно уничтожал любой, даже самый крохотный клочок в зоне моего личного пространства, если я интуитивно туда тянулась, мечтая спрятаться от него хоть как-то и где-нибудь.

— Я разве с этим спорю? Как и со всем остальным, что является твоей личной жизнью за пределами данного номера.

Мы вошли тогда в очень большую ванную, которая вполне могла заменить своими впечатляющими габаритами жилую комнату в квартире среднего звена. Бежево-молочный кафель и такой же цвета мрамор практически по всему ассиметричному периметру помещения с золотыми вставками из металлических труб и смесителей — по своей монументальности больше напоминали какую-нибудь древнеримскую купальню, разве что на ультрасовременный манер. Тем более, что огромные душевые в окружении стеклянных перегородок и зеркал — это уже издержки передовых «технологий» из нашего «прогрессивного» мира.

Я бы и рада была принять душ даже здесь и даже в окружении этих кричащих лаконичной роскошью предметов мебели, поскольку мне действительно не терпелось отмыться. Но я хотела сделать это одна! Сама. В полном одиночестве. А не смотреть, как Маннерс, стоя впритык за моей спиной, включает на космической панели душевой нужные кнопки и «краны».

— Но сейчас ты находишься именно здесь. Под моим присмотром и моей ответственностью, как бы странно это не звучало из моих уст. И, если я захочу, чтобы ты приняла душ или ванную сама, без моей помощи, то так и будет. Но не тогда, когда я захочу тебя намылить и отмыть собственноручно.

Последнее «отмыть» прозвучало, как «отыметь», хотя, в моём случае, скорей всего, так и было. Как будто ему было мало того, что он вытворял со мной этой ночью и всего несколько минут назад в спальне. Обязательно нужно добить каким-нибудь контрольным, чтобы уже окончательно прописаться под моей кожей, вытеснив из моих ощущений неугодные ему элементы. Чтобы я вздрагивала и чувствовала лишь его одного. Его грёбаные прикосновения, его навязчивый голос и всё — абсолютно всё, что он со мной делал. И никаких третьих лишних. Ни в воспоминаниях, ни уж тем более в фантазиях.

— И не забывай, Энн…

Ну, да, как же без этого. Как не коснуться губами моей макушки, а моей спины и ягодиц своим мощным (буквально подминающим телом) и пока ещё полувялым членом. И чтоб я обязательно при этом вздрогнула, едва не всхлипнув и не сжав интуитивно бёдра, с ноющими мышцами растёртого едва не до кровавых ссадин влагалища.

— Я не принимаю от тебя никаких возражений. Либо терпи всё, что я хочу и буду с тобой всё это время здесь делать… — он как раз включил воду и на нас, сверху полились обильные струи тропического «дождя», широкая лейка которого, наверное, занимала весь потолок душевой. — Либо, повторяю, сопротивляйся, показывая своё реальное ко мне отвращение. Но не смей… никогда не смей говорить неправду, касательно своих ко мне ощущений и желаний. Мне ведь совсем несложно накрутить для тебя ещё несколько штрафных дней.

Всё то время, в течении которого он мне это выговаривал в быстро намокшие волосы на затылке, Маннерс ни на секунду от меня не отходил, заставляя практически сходить с ума от творимого им прессинга и над моим рассудком, и телом. Особенно когда он взял с ближайшей полки флакон с определённой жидкостью и варежку-мочалку из натуральных жёстких тканей. Всего несколько непредвзятых движений мужских рук прямо перед моим лицом и вот уже его ладони снова на моей коже. Размазывают и вспенивают скользкий гель по чувствительной груди, намеренно задерживаясь на самых нежных зонах. Из-за чего у меня враз начинают дрожать коленки и сбоить дыхание с сердцем. От его знающих прикосновений, щадящих сжатий на моих обоих полушариях и последующих массирующих движений по рёбрам и дальше вниз по животу, меня пробирает каким-то противоречивым удовольствием. Будто преследующим меня, как и сам хозяин данных рук, против моей воли.

И, конечно, я не выдерживаю и всхлипываю, как только его слишком смелые пальцы накрывают мой лобок и проскальзывают в стык меж больших половых губ, начиная намыливать всю ноющую там киску буквально по всей промежности, вплоть до самого ануса.

— Расставь ноги пошире и не сжимайся. — его хриплый приказ царапает слух с контуженным сознанием дополнительной инъекцией острого возбуждения.

Кажется и вправду, уж лучше вообще не сопротивляться, а дать этому чудовищу полную свободу действий. Пусть что хочет, то и делает. Я всё равно не могу ему противостоять, как бы сильного этого не хотела сама. Он всё равно возьмёт своё и сделает всё по-своему.

— Если неудобно стоять, обопрись о стенку.

И снова нет. Это не предложение. Поскольку я уже ни черта не соображаю под его руками, которые, кажется, уже прошлись практически по всему моему телу, не пропустив ни одного живого места.

Маннерс сам подводит меня к ближайшей стеклянной перегородке, и я интуитивно прижимаюсь к её мокрой поверхности дрожащими ладонями. И снова подвисаю, поскольку не сразу, но всё же вижу собственное отражение в высоком зеркале напротив, вмонтированном в стену ванной в паре ярдах от душевой. Похоже, ночной кошмар и не думал заканчиваться, как и моя реакция на этого сумасшедшего Дьявола.

— Расслабься, Энн. Я же знаю, что тебе приятно. Разве такое не может быть неприятным?

И в подтверждение своим словам он снова начинает меня намыливать, глядя поверх моей головы в наше общее отражение. Его ладони на моей спине, ягодицах, а пальцы опять ныряют, в этот раз уже сзади, в мою промежность. Натирают опухшие дольки половых губ и опять массируют клитор с чувствительными лепестками вульвы.

Как тут не сойти с ума и не потечь, сдерживаясь из последних сил, чтобы не поддаться назад и не выпросить у него большего… Блядь… самой насесть на его явно уже вставший колом член, близость которого я явственно ощущала где-то в паре дюймах от моей киски.

— Ты же не забыла моих требований? Не отводить взгляда и не закрывать глаз.

Одна его рука поднялась по моей спине уже знакомой лаской и обхватила шею под затылком, чуть надавливая и тем самым заставляя меня прогнуться в пояснице, как и прижаться грудью к стеклянной стенке.

— Охренительная картинка… ведь правда же, mon papillon. Как же, блядь, ты меня заводишь… даже не представляешь…

Может картинка и вправду шокирующая, только меня сильней всего пробирает совсем от другого. Скорее шарахает по мозгам будто на вылет от хриплого рыка Маннерса и его дальнейших действий. Тем, как он за считанные мгновения накрывает меня собой и в буквальном смысле этого слова распинает по стеклу, перехватывая за запястья руки и поднимая их вверх, чтобы прижать ладони над головой и по сторонам, словно крылья бабочки.

— Не вздумай их отпускать! — и опять хрипит на самое ухе, царапая по натянутым нервам своими демоническими заклятиями, пока оплетает моё горло огромной лапищей. И тут же насаживает на всю длину уже полностью восставшего члена, заставляя задохнуться в несдержанном крике и едва не забиться о стекло паникующим мотыльком.