— Я же тебя предупреждал… у меня очень большие на тебя аппетиты. Боюсь, даже четырёх дней будет недостаточно… и не только для меня одного.

* * * *

Может, я всё-таки сплю? Подобные вещи не могут быть реальными, как и подобные Маннерсу люди. Или же он чем-то меня опаивал всё это время? Я ещё ни на кого так не реагировала, как на него. Вернее, никто до него так на меня не воздействовал подобно сильнодействующему наркотику, от одной близости которого у меня мгновенно всё в голове перегорало и отключалось. А от прежней Энн Брайт не оставалось и следа, поскольку на её месте просыпался кто-то совершенно другой. Кто-то, кто готов был подчиняться любому, даже самому абсурдному приказу своего мучителя. И сходить рядом с ним с ума, течь от его прикосновений, развратных ласк и похотливых поцелуев. А от звучания сиплого голоса так и вовсе дуреть, в ожидании столь желанного приказа — раздвинуть перед своим растлителем ноги или взять в рот его налитый кровью эрегированный фаллос.

Кажется, он делал всё это специально. Практически никогда не отходил от меня слишком далеко, пока я пребывала в осознанном состоянии, и не покидал одну на очень долгое время. Даже когда занимался чем-то другим, оставляя меня в покое на несколько часов. Хотя до первого его погружения в электронную документацию на его рабочем лэптопе я почему-то считала, что подобные Маннерсу прожигатели жизни вообще ничем серьёзным не занимаются. Что кроме сплошных развлечений по жизни с поисками новых, ещё более крутых впечатлений, ничего другое их больше не интересует. Особенно, если это прямые наследники крупнейших в мире бизнесменов и не менее обеспеченного аристократического сословия.

Но я ошиблась. Пусть и прекрасно до этого понимала, что Маннерс всё равно не будет заниматься мною все двадцать четыре часа в сутки. Хотя, он действительно мог сотворить за эти дни со мной много чего страшного, а я бы при этом и слова никакого не смогла бы вставить в ответ. Не говоря уже о том факте, что от подобных действий его совершенно ничего не сдерживало и не останавливало. Да и кто сказал, что он не сделает что-нибудь эдакое в самое ближайшее время? Не захочет большего? И не потянет меня ещё глубже в свою смертельную Бездну. Он не из тех, кто довольствуется малым. И просто меня трахать или кончать мне в рот ему может наскучить очень даже скоро.

Ему ведь обязательно надо, чтобы его вставляло по самое не хочу, а, главное, чтобы меня сводило с ума от всего, что он со мною вытворял. В этом вся его маниакальная одержимость. Он всегда хочет быть сверху. Хочет держать чью-то трепыхающуюся, подобно хрупкому мотыльку, жизнь в своих властных пальцах единоличного хозяина — вершителя чужих судеб. Держать, владеть, подчинять и даже управлять каждым ударом чужого сердца. До тех пор, пока не наиграется и не пресытится своими хотелками до рвотных позывов. По-другому он и не умеет. Может даже и знает, как, но банально не хочет. Поскольку иначе его не вставит. Как он сам об этом уже говорил — полумер он не приемлет. Только на максимальном пределе и до упора. Только экстрим и хардкор.

Я бы отдала всё на свете, даже самое для меня дорогое, чтобы никогда… ни при каких обстоятельствах не погружаться в это безумие. Не ввязываться в чужую Тьму и, уж тем более, не увязнуть в подобном, как Маннерс, человеке. Ведь, по сути, это всё равно, что подписать самой себе смертный приговор. Или попасть в психушку без личных вещей. Что, на деле, как раз со мной и прошло.

Меня не просто шантажом затянули в этот дорогущий номер, захлопнув за моей спиной не сколько дверцу от золотой клетки, а от самой банальной (и, да, безумно дорогостоящей и роскошной) ловушки. Меня буквально заперли в чужом мире, отрезав от всего и вся. И не только от моей привычной жизни, но и от меня прежней. И, если кто-то думает, что пережить несколько «штрафных» дней в подобных условиях, где тебе всё приносят якобы на золотом блюдце с голубой каёмочкой, не так уж и сложно (а то и даже в кайф), то я его сильно огорчу. Поскольку у данного понятия вообще нет никакого определения. Потому что это совершенно иное и настолько далёкое от обыденных всем вещей состояние, как будто и вправду оказываешься в неведомом тебе ранее измерении, не имея никакого представления, как на него реагировать и что при этом делать вообще. Ведь тебе запрещают делать очень многое.

Запрещают покидать сам номер, запрещают пользоваться телефоном, компьютером и прочими современными гаджетами. Телевизор можно включать только с разрешения хозяина пент-хауса и то, выбор программ, или идущих в эфире фильмов, тоже обязан пройти через его личное одобрение. И неважно, что в определённые часы, когда он занят чем-то другим, я перестаю для него существовать, как и любой другой предмет мебели в окружающих нас комнатах. Тем более, что за любую попытку заговорить с ним или вставить своё слово без его на то разрешения, я тут же могла получить очередной штраф: от нескольких дополнительных часов пребывания на его территории до полных суток, а то и больше.

До сознания подобных людей достучаться нереально. Они действительно из другого мира. Им плевать на других. Они делают только то, что хотят и что привыкли делать. Другая форма существования для них неизвестна. Чужда и чужеродна, как, скажем, для человека жизнь под водой. И Маннерс не был исключением из правил. Скорее даже наоборот. Он был воплощением того мира и тех людей, неотъемлемой частью которых и являлся по праву своего исключительного рождения. Казалось, он и смотрел на меня, как на какую-то забавную игрушку или зверушку, которая заинтересовала его вдруг ни с того ни с сего, и теперь он не упускал ни единой свободной минуты, чтобы не наиграться ею вдоволь.

Поэтому я и не хотела оставаться здесь надолго рядом с ним. Поэтому и боялась каждого с ним контакта, как смертельного погружения в ванную с кислотой. Погружения в него самого. Сводящих с ума соприкосновений с его близостью, с ним. С его тьмой. С его бездной… Так как знала, чем это может для меня закончится, впрочем, как и для любой подобной мне дурочки. Но, хуже всего… Он это тоже прекрасно знал. И, видимо, поэтому и не останавливался. Возвращался ко мне каждую свободную от важных дел минуту, чтобы снова это делать… Снова и снова доводить меня до сумасшествия, прощупывая границы моих возможностей и сытясь моей на него реакцией, как самым убойным наркотиком.

— Расскажи мне что-нибудь о себе. Что-нибудь особенное. Что ещё никому и никогда не рассказывала, и о чём никто, кроме тебя не знает…

Кажется, это было где-то на вторые сутки, ближе к вечеру. Хотя, по ощущениям для меня прошло, как минимум неделя, а то и целая вечность. Поскольку восприятие пространства и времени настолько изменились, что я даже себя уже чувствовала, как нечто мне неведомое, чуждое и практически уже отдельное от Анны Лорел Брайт. То ли одна физическая оболочка, наполненная непонятно чем, то ли только что очнувшаяся из глубокой комы неизвестная мне девушка… Или известная. Вернее, та, кого я сама когда-то очень и очень давно загнала в эту кому…

При других обстоятельствах и рядом с другим человеком я бы наверное запаниковала сразу. Но только не возле Маннерса, не под его ласковой рукой, которой он сейчас очень и очень нежно поглаживал моё лицо, а перед этим вытянул из моих ушей вкладыши от беспроводных наушников. А за пару часов до этого разрешил мне посмотреть какой-то старый фильм по местному кабельному каналу, пока переписывался с кем-то после плотного обеда в интернете, усевшись в малой гостиной на секционном светло-сером диване, а меня, соответственно, усадив на толстый ворсовой палас у своих ног. Более того, он даже позволил мне надеть одну из своих белых (и, видимо, «устаревших») рубашек. Правда, на голое тело, но уже хоть что-то. А ведь я ещё не так давно и не на шутку переживала о том, что он заставит меня всё это время разгуливать по номеру в чём мать родила.