Подождал, пока визг стихнет, и добавил:

– Ты не сказал, как зовут доброго ростовщика.

– Эпиктет.

– Так зовут философа, чья слава растет день ото дня, как твой долг.

– Ростовщик тоже называет себя Эпиктетом. Только – Эпиктет Толстый. Или Сладкоежка… – Прокруст выдавил это имя с трудом. – Он очень толстый, и дом у него большой. В городе.

– Но есть еще и дом за городом?

– Не у него – а у его господина. А господина зовут Платон.

– Ну прям философский кружок. А Сократ там не появлялся?

– Про Сократа ничего не слышал. – Прокрусту явно было не до шуток.

– И где же расположено это поместье? Поместье Платона, имею в виду.

– Рядом с поместьем бывшего наместника Ахайи Нигрина. Это все… более ничего я не знаю.

И палач ему поверил. Он отвязал пленника от столба, и тот буквально рухнул ему на руки.

Пришлось взвалить Прокруста на плечо и оттащить назад в спальню. И хотя пленник вряд ли сам мог встать, на всякий случай ветеран привязал руки и ноги к деревянной раме кровати.

– Я уйду на пару дней… Следи за ним, – сказал он женщине. – Чтоб не сбег.

– А если сдохнет? – спросила Гермия.

– Пусть подыхает.

– Нам он более не нужен? – спросила женщина с надеждой. Ей очень хотелось самой перерезать горло этому парню.

– Погоди… нет. Мне кажется – он не все сказал. Пусть пока поживет. Смазывай раны, давай пить, корми. А сама готовься, завтра будет у нас одно важное дело. И запомни: нет ничего слаще мести.

– Я хочу найти Аристобула, – отозвалась женщина, – кем бы он ни стал. Даже если его продали в лупанарий. Когда я его обниму – радость моя будет слаще любой мести.

– Найдем, – пообещал ветеран.

– Тебе хватит денег, что мы собрали? – спросила женщина. Она была обстоятельна во всем.

– Я экономен, – отозвался бывший легионер.

* * *

Вилла Нигрина утопала в зелени и выглядела ухоженной, будто молодая женушка старого банкира. Принаряженная, с новенькими воротами. Секст постучал.

– Чего тебе? – высунулся смуглый привратник – выше Секста на целую голову и шире в плечах раза в полтора.

– Работу ищу… – отозвался Секст. – Я – ветеран. Вышел в почетную отставку, а денег – ни квадранта. Мог бы за еду охранять виллу.

Раб, решивший в первый момент гнать подальше попрошайку, глянул на жуткие шрамы, потом – на военные калиги – и передумал.

– Стой здесь, сейчас спрошу вилика – надобна ли ему твоя служба, – пробормотал привратник.

Он уже хотел закрыть ворота, но тут внутри послышался оклик:

– Громила, открывай ворота, осел, я еду в город!

В следующий миг ворота широко распахнулись, и шесть здоровенных носильщиков вынесли изящную лектику. Занавески были откинуты, и внутри сидела женщина ослепительной красоты. Лет ей было около двадцати трех – оливковая кожа, густые вьющиеся волосы, уложенные в сложную прическу с лентами из расшитой золотом ткани. Уроженка Востока, доставляющая удовольствия знатному и богатому римлянину. Рядом в лектике сидела миленькая девочка лет восьми. Кругленькое личико с мелкими чертами, бледные щеки. Девчонка покашляла в кулачок и виновато поглядела на старшую спутницу.

– А это еще кто? – спросила красавица, глядя на ветерана с любопытством – но без тени презрения или снисходительности, чего можно было ожидать от подобной красавицы.

– Отбою нет от бродяг, прекрасная Арсиноя, – пожаловался привратник.

– Ветеран Пятого Македонского Секст Молчун, ныне пребываю в нищете, – отрекомендовался тот, кого назвали бродягой.

Женщина окинула Секста внимательным взглядом.

– Что-то не похож ты на нищего. Упитан. И туника хотя и грязная, но не ветхая. – Женщина улыбнулась, гордясь своей проницательностью.

– Ну я не настолько нищ…

– И чего же тогда ищешь? Что можешь?

– Охранять тебя, прекрасная госпожа.

– Охранять? – Арсиноя на миг задумалась. – И скольких же ты сможешь побить?

– Если будет у меня оружие – троих одновременно.

– У них тоже будет оружие, – напомнила Арсиноя. – И очень грозное.

– Это неважно.

– Хорошо, поглядим. Только в лектике тебе рядом со мной и с Авидией – не место. Ступай за мной. И если правда то, что ты говоришь, – я найму тебя.

Носильщики скорым шагом направились по дороге – следом за красавицей из ворот усадьбы выехали двое конных – один в греческом платье, судя по всему, кто-то из господ, второй – явно слуга, скорее всего, вольноотпущенник. Носильщики буквально неслись, так что конным пришлось перейти на рысь. Молчун же шагал рядом с носилками и не отставал.

– Почему ты в отставке, Молчун? – спросила Арсиноя. – Разве нашему императору не нужны опытные бойцы.

– Мои раны почти год не заживали, пока кусок обломившегося железа не вышел наружу вместе с гноем, – отозвался Молчун. – Легионный медик решил, что мне уже не встать на ноги, и я вышел в отставку.

– Ты назвался ветераном, отставка была почетной[42]. Значит, ты должен был получить награду… Почему же ты так бедствуешь?

– Лекари обобрали меня не хуже африканской саранчи. Да еще алтарь богам по обету поставил из мрамора.

– Но ты все же вылечился…

– Да, слава Асклепию и Гигее… Ныне я – здоровый бедняк.

– Главное, что ты здоров… а я попробую сделать тебя чуть-чуть богаче.

* * *

Тот квартал города, куда направилась прекрасная Арсиноя, оказался весьма сомнительного свойства – напоминал он почти что в точности римскую Субуру[43]. Здесь было полно лавок, торговавших тканями и едой, лупанариев, таверн, а на улице толкались люди, по которым явно истосковались кресты у дорог.

В этот утренний час обитательницы лупанариев еще спали, зато за столами в тавернах и прямо на улицах под навесами сидело немало люда с лицами самыми зверскими. Человек шесть собрались возле игроков в кости, что расположились на ступеньках святилища Деметры и Коры, коих в Эпире имелось немало.

– Эй, Кабан, – окликнула смуглого здоровяка Арсиноя. – Не хочешь заключить пари?

– С радостью, прекрасноликая Арсиноя. А что будет ставкой? Ночь с тобой, славная гетера?