что на такое сборище требуется разрешение властей, которое было незамедлительно получено.

Посреди поляны стояла настоящая советская полевая кухня фронтового образца, в ней варилась «фронтовая каша». Рядом стоял восстановленный «Виллис», образ несколько ломали свежие испанские регистрационные номера.

— Откуда здесь эти раритеты? — удивлённо спросил Паша у соседа по столу.

— Так мы ж годами готовимся, и машина, и кухня по частям вывозились из России и Украины. Здесь у мужиков всё есть — и мастерские, и руки. Восстанавливали, собирали, даже зарегистрировали как исторический раритет, чтобы можно было по дорогам ездить. Мы же и Родину, и её историю забывать не должны…

Было объявлено общее построение, почти на каждом красовалась какая-либо деталь военной формы, указывающая на род войск, в которых служил владелец. Каждый должен был выйти и доложить по уставу: где и когда служил.

Пузатые мужики за пятьдесят выглядели комично, но Паше этот спектакль тоже нравился.

После организованного двухчасового шоу, с представлением и поздравлениями от боевых подруг и детей, началась организованная пьянка с шашлыками и воплями «не плачь девчонка, пройдут дожди…».

— Мне как-то неудобно, я ж в армии не был, — пьяно плакался Паша.

— Да тут две трети в ней не были. Привези себе фуражку или куртку с родины, какую хочешь: хоть десантника, хоть моряка. Мы же — мужики, защитники, надо бабам раз в год показывать, кто в доме хозяин. Но это так, считай, что репетиция, ты вот теперь наш, приходи День Победы праздновать, там вообще всё серьёзно будет, подготовка уже идёт вовсю. Пойдём на парад Победы.

— Здесь, в этом парке?

— Ещё чего! По Рамбле, главной улице Барселоны. Уже заявка подана.

— Неужели разрешат? Вроде же испанцы в войне за Гитлера были?

— Всегда разрешают, понимают, что мы в войне победили. Вот и напомним им.

И тут пустота стала заполняться. Сработал какой-то спящий ген. Жизнь стала приобретать ясные очертания. Паша, сам того не осознавая, бросился в омут патриотизма с головой. Бросился совершенно бессистемно, не вдумываясь.

Пришлось найти карточку какого-то родственника, чтобы сделать плакат для «Бессмертного полка», заказать на Украине форму танкиста и тому подобные аксессуары.

Народу на всяческие «советские шабаши» собиралось много. Кто-то истинно чувствовал себя представителем богоизбранного народа, но большинство также заполняло пустоту этими спектаклями. Тем более — это была не простая пьянка, а пьянка по поводу, с обязательным шоу и аксессуарами.

Отмечали День космонавтики, День флота, именины Николая Второго, день рождения Ленина и день Сталинской конституции.

Со временем Пашин дом украсился портретами Сталина, Андрея Миронова, Александра Первого, Гагарина, иконами Сергия Радонежского и Серафима Саровского. Рядом — мирно соседствовали советский, российский и украинский флаги. Эклектизм ситуации никого не смущал.

— Паша, скажи: зачем тебе всё это? Ты ведь никогда не определял себя русским или украинцем, не интересовался ни политикой, ни историей. Объясни: с чего вдруг?

— Да не знаю я! Ну… Ведь так жизнь осмысленней, веселей, что ли. Ощущаешь себя частью чего-то большого, сильного. Ведь не зря всё это было, мы не должны забывать. Детям передать…

— Что передать? Можешь сформулировать? Что наши дети — рождённые и выучившиеся в Испании — должны сохранить и пронести? Водка, матрёшка, балалайка?

— Сказал же — не знаю. Отстань!

Русофобы

Федя и Даша познакомились в тюрьме.

Ну, не совсем в тюрьме — в камере предварительного заключения районного отдела полиции, куда были доставлены после задержания на не разрешённой властями манифестации против правительства.

Просидев там несколько часов, они испытали друг к другу зарождающиеся чувства. Оба были студентами, имели активную политическую позицию и ненавидели Путина.

После скорого суда Даша получила крупный штраф, а Федя был приговорён к наказанию в виде пятнадцати суток ареста, так как во время столкновений с полицией «бросил пустую пластиковую бутылку в сторону работников правопорядка, находящихся при исполнении служебных обязанностей, чем нанёс тяжёлую моральную травму сержанту Пысину».

Даша каждый день носила ему апельсины и обезжиренный йогурт.

После освобождения Федя — как порядочный человек — просто обязан был сделать ей предложение.

Из института Федю сразу отчислили, Даше дали доучиться до бакалавра — родителям пришлось раскошелиться на взятку — но о дипломе магистра речь уже не шла.

Молодая семья сняла квартиру на окраине и с головой бросилась в «свержение существующего политического строя», правда, ребята стали намного осторожней — следующим наказанием мог стать реальный срок в сибирских лагерях. Они вели несколько блогов под чужими «никами», заваливали «Инстаграм» саркастическими фоточками и «мемами» о продажной «банде кремлёвского вора», размахивали белыми ленточками и запускали шарики на регулярных манифестациях, часами стояли в очереди на разрешённый одиночный протест — в общем, вели насыщенную жизнь студента-нигилиста образца начала «двухтысячных».

Жили впроголодь, обедали у родителей, объясняя им, что скоро народ свергнет кровавого тирана, и к власти придут подобные им, горячие, хорошие и правильные, и тогда всё будет отлично, ведь Россия — богатая и прекрасная страна, а русские — богоизбранный народ.

Родители были люди опытные и совсем не хотели, чтобы на них отразилась революционная деятельность отпрысков — быстро возник классический конфликт отцов и детей, и в домашних пирожках было отказано.

По непонятной причине русский народ не торопился свергать правительство «жуликов и воров», а скорее — даже наоборот: всё больше выражал ему своё расположение и поддержку. Режим крепчал и становился более жестоким. Сажать стали за комментарий в «соцсетях», да даже за простой «лайк».

Федя с Дашей начали понимать, что Путин — надолго, а они уже помечены чёрной меткой, ни учёба, ни карьера им уже в этой стране недоступны. Да и обвинять во всём «кровавую гэбню» стало не модно, учитывая, что на выборах она получала стабильную поддержку народа в стандартные восемьдесят шесть процентов.

Пришлось признать, что они были не правы в выборе цели. Виноват во всём не Путин, он достоин своего жалкого народа. Виноват во всём народ, быдло. Русские — все воры и стукачи.

Кто написал двадцать пять миллионов доносов, кто расстреливал в затылок?

Вся история Руси кричит об этом.

— Нас, истинных интеллигентов, не более десяти процентов, остальные — болото, серая биомасса! — вещала ночью на кухне заплаканная Даша. — Я не могу больше смотреть на эти тупые, унылые рожи.

Надо было уезжать.

Ненавидеть русских безопаснее из другой страны, желательно — цивилизованной, с чёткими законами, свободой слова и собраний. Тем более ребята понимали, что надо доучиться и начинать строить карьеру по специальности, которой они хотели заниматься и к которой готовились.

Фёдор учился