даже у бедных отделан очень красиво. Дальнобойность и верность выстрела очень посредственны. Абаз пользуется пистолетом, из которого он стреляет левой рукой, в сражении только на близком расстоянии, когда он обнажил саблю или кама.

Сабля состоит из короткого, обыкновенно в три пальца шириной, чуть изогнутого клинка и слегка изогнутой рукоятки без эфеса. Встречается очень много старых превосходных клинков с грузинскими, турецкими, арабскими и латинскими надписями; странным образом можно видеть также много венгерских клинков из времен императрицы Марии Терезии. Ножны сделаны из дерева. Обтянуты сафьяном и часто богато украшены, так же как и сабельный эфес. Она пристегивается кругом талии на кожаном ремне, остра как бритва, и в руке ловкого адыга является страшным оружием. Старые клинки часто имеют большую ценность, рассматриваются как родовое имущество и ни за какую цену не уступаются чужим.

Ятаган (кама) состоит из прямого заостренного клинка длиной в один фут и в три пальца шириной, с прямой, в два дюйма длины, богато украшенной рукояткой. Ножны такие же, как и у сабли, но обыкновенно окованы серебром. Клинок заострен с обеих сторон и тоже острый как бритва. Кама прикрепляется спереди на сабельном ремне и является домашним оружием, которое адыг никогда не снимает.

Из всего, что абазы видели в последней Восточной войне у европейцев, их высшее удивление возбудили револьверы, и многие принесли значительные жертвы, чтобы приобрести себе это оружие.

Короткие ручные пищали, которые встречаются не очень часто, употребляются только всадниками, которые прикрепляют их к седлу. Лук и стрелы можно видеть только у очень старых людей, которые с присущим их возрасту отрицательным отношением к каждому новшеству пренебрегают употреблением огнестрельного оружия. Я встречал, к моему удивлению, очень хороших стрелков, попадающих стрелами в цель на 300–400 шагов.

Секиры в настоящее время сделались тоже редкостью. Изредка они встречаются у всадников, прикрепленные к седлу. Пики, или длинные, окованные железом палки, носят только бедняки и рабы, которые не имеют средств приобрести себе оружие. Всадники не употребляют и не знают копий, и те, которые представляют черкесов вооруженными копьями, не видели их или неверно осведомлены. Адыг любит свое оружие больше всего на свете и кладет на его сохранение больше забот, чем на свою собственную персону. Его оружие всегда находится в таком блестящем состоянии, что самый лучший европейский солдат может взять с него пример. Каждый кусок золота или серебра, который попадет в его руки, сейчас же относится им к серебряных дел мастеру, чтобы тот украсил им его оружие. Он с детства привык владеть оружием. Чтобы успокоить плачущего ребенка, отец насыпает ему несколько зерен пороха на ручку или дает пару свинцовых пуль для игры. В состоятельных семействах мальчики имеют маленькие ружья, пистолеты, сабли и кама; десятилетние мальчики смело гоняют лошадей, попадают уже часто в цель и так привыкают к оружию, что позднее не могут уже жить без него. Адыги – хорошие стрелки; это происходит оттого, что они не упускают случая для упражнения в стрельбе; обыкновенно держатся маленькие пари, которые проигрывающий выполняет с большой пунктуальностью. Каждый раз, когда видишь группу всадников, слышишь беспрерывно стрельбу, то кто-нибудь бросает свою шапку на землю и держит пари на несколько патронов пороха на то, чтобы поднять ее на полном скаку лошади или попасть в нее на дальнем расстоянии из ружья или пистолета; то выбирается для цели дерево, а всадники упражняются в том, чтобы попасть в него на полном скаку. Стрельба, пение, щелканье бичом и бешеная езда взад и вперед – приятнейшее времяпрепровождение для всех. Даже глубокие старики, которые в этой стране сохраняют удивительную бодрость, не пренебрегают стрельбой или скачкой на пари.

В отношении вооружения адыгский народ разделяется на четыре группы, а именно: всадники, которые вооружены вполне, т. е. ружьем, пистолетом, саблей и кама; вполне вооруженные пехотинцы; не вполне вооруженные; мужское население, которое не имеет оружия.

Основываясь на переписи оружия, которую я имел возможность устроить в некоторых местностях, я хочу привести самое меньшее и самое большее число и вывести из них среднее.

В 1858 году в одном юнэ-из на реке Богандур, в равнинах Шапсугии, и в 1859 году в одном юнэ-из на реке Ципсис, в горах Абадзехии, старшины сообщили мне следующие сведения о количестве мужчин, способных носить оружие, о количестве лошадей и обычного оружия.

Судя по этим вычислениям, следует считать для всей независимой страны адыгов почти 150 000 хорошо вооруженных воинов, из которых 100 000 человек пехоты и 50 000 кавалеристов. Еще остается запас в 40 000 не вполне вооруженных и столько же невооруженных. Как во всех моих статистических данных, я привожу не точные, но только приблизительные числа. Во всяком случае, число это не преувеличено.

На вопрос, как это было возможно, что 150 000 хорошо вооруженных воинов Адыгеи не смогли нанести большого вреда русским, можно ответить, что ведь вся гигантская мощь России не была в состоянии в течение срока целой человеческой жизни принудить этот народ к подчинению. Кроме того, 150 000 вооруженных – еще не 150 000 солдат, которых можно по желанию перемещать и направлять. Надо принять во внимание, что не все могут идти на войну, потому что в таком случае их семьи и они сами должны были бы умереть с голоду, что концентрация больших масс в настоящее время не возможна, т. к. народ не имеет ни военной организации, ни продовольственных магазинов, ни начальника, ни запаса пороха, и даже если бы эти трудности были устранены, то незнание правил ведения войны, недостаток в артиллерии и хорошем вооружении делает для адыгов невозможным наступательное продвижение вперед против русских и сопротивление в открытом сражении. Однако как нерегулярные вспомогательные отряды они оказали бы большую пользу регулярным войскам, чем русские казаки или арабские и турецкие баши-бузуки [49]. В оборонительной войне против турок и русских они сделали больше, нежели можно было от них ожидать.

Русские военнопленные и перебежчики были с незапамятных времен единственными европейцами, которые ступали на землю Адыгеи, и так как число их, особенно перебежчиков, очень значительно, то мы должны на этом остановиться немного обстоятельнее.

В России издавна принято зачислять политически осужденных офицеров и солдат сомнительного поведения и т. д. в Кавказскую армию. В течение многих лет весь годовой контингент рекрутов из польских провинций также направлялся туда. Если уже во всей русской армии много ненадежного элемента, который удерживается только железной дисциплиной, то на Кавказе его особенно много. Обстоятельства таковы