Наиболее рьяные сторонники теории парных союзов, как известно, минимизировали сей факт. Десмонд Моррис, одержимый идеей доказать природную моногамность нашего вида, настаивал в «Голой обезьяне», что единственные заслуживающие внимания культуры – это современные индустриальные общества, которые, по странному стечению обстоятельств, входят в пятнадцать процентов откровенно моногамных обществ. «Всякое общество, которое не сумело продвинуться, в известном смысле оказалось обществом неудачников, «пошло не туда», – писал он. – Произошло нечто такое, что задержало его развитие и препятствует естественным тенденциям вида, направленным на исследование окружающего мира». Посему «малочисленными, отсталыми, неблагополучными обществами мы, как правило, будем пренебрегать». В целом, утверждал Моррис (писавший тогда, когда разводов в западном мире было вдвое меньше, чем сейчас), «можно сказать, что независимо от того, что предпочитают отсталые, необразованные племенные сообщества, подавляющая масса представителей нашего вида выразила свою приверженность к образованию брачных пар в самой радикальной форме, а именно – создав долгосрочные моногамные союзы»[153].

Что ж, неплохой способ избавиться от неприглядных, неудобных данных – объявить их аберрантными, даже притом, что они значительно превосходят количеством данные относительно «подавляющей массы представителей нашего вида».

На самом деле полигиничный брак в некотором смысле действительно не был исторической нормой. В 420 из 980 полигиничных культур полигиния классифицируется как «эпизодическая». Даже там, где она «принята», многоженство разрешено лишь относительно немногим мужчинам – тем, кому она положена по рангу, и тем, кто в состоянии обеспечить несколько жен одновременно. Сотни, тысячи лет большинство брачных союзов были моногамными, хотя большинство обществ – нет.

И все же, как показывают антропологические данные, полигиния естественна в том смысле, что мужчины, представься им возможность иметь несколько жен, склонны такой возможностью пользоваться. Кроме того, полигиния – действенный способ устранить базовый дисбаланс между тем, что хотят мужчины, и тем, что хотят женщины. В нашей культуре, когда мужчина, которому жена родила несколько детей, вдруг теряет покой и «влюбляется» в женщину помоложе, мы говорим: «Хорошо, ты можешь жениться на ней, но для этого ты должен оставить свою первую жену. Правда, учти, что развод плохо скажется на репутации твоих детей. Плюс, если ты не будешь зарабатывать достаточно денег, твои дети и твоя бывшая жена будут страдать». В других культурах могут сказать иначе: «Хорошо, ты можешь жениться на ней, но только если ты действительно в силах содержать вторую семью; бросить первую семью ты не вправе; твой второй брак никак не отразится на репутации детей».

Допустим, некоторым из современных условно моногамных обществ – тех, в которых половина всех браков фактически распадаются, – не стоит останавливаться на достигнутом. Допустим, мужчины, уходящие из семей, должны по-прежнему нести за них юридическую ответственность и обеспечивать своих бывших жен и детей в должной мере. Короче говоря, почему бы нам просто не разрешить полигинию? Многие разведенные женщины (и их дети) от этого только выиграют.

Единственный способ разумно подойти к этому вопросу – задать другой вопрос (ответ на который, как выясняется, противоречит здравому смыслу): откуда вообще взялся культурный упор на моногамию, который явно идет вразрез с человеческой природой и о котором несколько тысячелетий назад и слыхом не слыхивали?

Есть в нашем мире одна вещь, которая кажется абсолютно нелогичной. С одной стороны, миром правят главным образом мужчины. С другой – почти всюду полигамия запрещена. Если мужчины в самом деле животные, описанные в двух предыдущих главах, как они это допустили?

Иногда данный парадокс объясняют компромиссом между женской и мужской природой. В старомодном викторианском браке мужчины меняют свою тягу к странствиям на раболепие и ежедневный уход. Жены готовят, убирают, выполняют указания и мирятся со всеми неприятными аспектами постоянного мужского присутствия. За это мужья великодушно соглашаются остаться дома.

Эта теория, какой бы привлекательной она ни была, по большому счету, не имеет никакого отношения к реальной жизни. Бесспорно, в любом моногамном браке существует компромисс. И в любой двухместной тюремной камере он существует. Правда, это вовсе не значит, что тюрьмы возникли как следствие компромисса между преступниками. Компромисс между мужчиной и женщиной может объяснить, почему моногамия сохраняется (там, где это действительно так), однако он ничего не говорит нам о том, откуда она взялась.

Чтобы ответить на вопрос «Почему моногамия?», прежде всего необходимо понять, что некоторым моногамным обществам, описанным антропологами (включая многочисленные культуры охотников и собирателей), ничего другого и не остается. Представители этих обществ балансируют на грани выживания. В деревне, где на черный день припасено не так уж много, распределение ресурсов мужчины на две семьи может закончиться тем, что из его детей выживут единицы, а то и вообще никто. Даже захоти он сделать ставку на вторую семью, у него возникнут серьезные проблемы с поисками новой жены. С какой стати ей довольствоваться половиной ресурсов одного бедняка, если она может получить все у другого? Из любви? Но как часто любовь дает такой вопиющий сбой? Помните, главная цель любви – привлечь женщину к тому мужчине, который будет полезен для ее потомства. Скажем больше, какая семья – а в доиндустриальных обществах именно семьи зачастую определяли «выбор» невесты – согласится терпеть такое безрассудство?

Примерно та же логика действует в обществе, где мужчины не борются за выживание, но обладают более или менее одинаковыми ресурсами. Женщина, которая выбирает половину мужа вместо одного целого, по-прежнему соглашается на меньшее (во всяком случае, в плане материального благосостояния).

Главный принцип заключается в следующем: экономическое равенство среди мужчин – особенно на грани выживания – мешает полигамии. Данная тенденция сама по себе рассеивает львиную долю загадочного ореола, сопровождающего моногамию. Как известно, более половины всех моногамных обществ классифицированы антропологами как «нестратифицированные»[155]. Что на самом деле требует объяснения, так это моногамия шести дюжин обществ в мировой истории, в том числе современных промышленно развитых стран, которые одновременно и моногамны, и экономически стратифицированы. Вот уж воистину чудо природы.