индоевропейских языках или, ну, там, про борщ, а навстречу тебе собака хаски и гав-гав. Сразу мать-перемать, гнев, злоба, агрессия: блядь, какого хуя без намордника, сука? если эта тварь на меня набросится, уебу ногой насмерть, и тебя уебу, сука! Сижу потом в фейсбуке пост пишу, законодательную новеллу: собак, которые проявляют агрессию, у хозяев отнимать и сдавать для службы в пограничные войска, а хозяев подвергать телесным наказаниям. А если по недосмотру хозяев собака успела напасть на человека или, например, на ребёнка, то казнить хозяев путём затравливания пограничными собаками.

И вроде бы всё правильно, но тоже получается агрессия. Меня, значит, тоже надо сдать в пограничные войска.

Хотя когда, с другой стороны, манкируешь агрессией – тоже плохо.

В жизни у меня было не так много ситуаций, которые я хотел бы переиграть, о которых жалею. Наверное, всего три. И каждая связана с непроявленной вовремя агрессивностью. Вот одна.

Несколько лет назад я шёл по Москве где-то в районе этого, как его, какого-то там «завода», ну где сейчас кластер и хипстеры, шёл добрый, светлый, радостный. С какого-то литературного мероприятия на какую-то другую литературную встречу. Тогда ведь казалось, что светлый мир, литература, будущее и всё такое, ну вы меня понимаете. У деревянного домика рядом с обочиной тротуара курили два человека: маленький плюгавый мужичок и женщина. Женщина показалась мне знакомой лицом, и я чуть дольше приличного задержал на ней взгляд и широко улыбнулся. Может, даже кивнул головой. Я подумал, что это кто-то из творческого сообщества, кого я встречал на литературных мероприятиях, и что мы, возможно, знакомы и не улыбнуться, не кивнуть головой будет невежливо. Ведь память у меня на лица ужасная, часто человек знает меня, подходит, улыбается, здоровается, а я не понимаю: кто это, чёрт побери? Поэтому на всякий случай всем киваю и улыбаюсь.

Но только я так проявил свою воспитанность, как плюгавый подался всем телом вперёд и очень злобно сказал: чего уставился? иди нахуй отсюда! заебали ёбаные телезрители, ёбаные поклонники. Покурить нахуй нельзя спокойно. В пизду блядь.

Я был вообще не готов. Я не понял, что происходит. Я ведь даже не останавливался, может, только чуть замедлил шаг. Поэтому я как-то недоумённо пожал плечами, ничего не сказал и прошёл мимо. Я не испугался, нет, правда, там нечего было бояться. Просто растерялся.

Тогда я уже не смотрел телевизор и ещё не смотрел «ютюб», потому не знал о существовании юмористической передачи «6 кадров». Потом узнал. И узнал эту парочку: они были актёрами-юмористами из передачи «6 кадров». И плюгавый решил, что я один из миллиардов их преданных, но надоедливых фанатов и сейчас как начну просить автограф или сфоткаться. И превентивно послал меня на хуй. Устал человек, можно понять.

Но и меня можно понять.

Бить плюгавого, конечно, не стоило. Но это как раз тот случай, когда я имел полное право обложить его матом, так, как я умею, когда у меня приступы гнева. Но, по закону подлости, как раз в этот момент я был добрый, светлый, совсем без гнева. Вот почему так, а? Сто случаев, когда гнев был излишним, а он прямо плещется наружу. А тут, когда надо – нет ничего, святость. Обидно, очень обидно.

Часто я проигрываю эту ситуацию у себя в голове. Как, если бы я был готов, я бы сказал, ох, я бы сказал ему! А если бы он опять что-то мне вякнул бы, тогда был бы резон с ноги в голову. Или двоечку, раз-раз. Или сначала в живот ногой, а потом схватить левой за волосы и в нос правой, раз-два-три.

Ну или хотя бы сказать человеку: ты что? совсем охуел? кому ты нахуй нужен? ты кто вообще такой?

Иногда я могу быть очень, очень убедительным, правда.

А тут не смог. Шёл такой, добрый, светлый, Лев Толстой.

Ничего, карма вещь жестокая. Может быть, я ещё встречу этих актёров из юмористической передачи «6 кадров». Может, в старости. Где-нибудь в пансионате. Я ничего не забыл. Я подойду и скажу: помнишь, однажды на винзаводе ты, пидар старый, курил с какой-то актрисой, которую я принял за свою знакомую и улыбнулся ей, а ты обложил меня матом? На тебе, сука, в морду манной кашей! На, сука, на!

А так-то я добрый.

И не злопамятный.

04.09.2020

Павел Крусанов:

Чат наш, конечно, уже вышел за рамки, очерченные неделями самоизоляции, но кода бодрая не складывается – впечатление такое, будто в студии звукозаписи клавишей реостата просто душат музыку до тишины или медленно так гасят люстру в зале Мариинки перед увертюрой. Однако тема внутривидовой агрессии, поднятая Германом вслед за Конрадом Лоренцом, хороша для финального аккорда.

Герман умный, рассудительный и временами добрый, а я в далекой юности был глупый и задиристый. Если шёл вечером по городу и где-то впереди маячила лихая компания, специально переходил на ту сторону улицы, где была опасность, и провоцировал. Не то чтобы нарывался, но искушал. Мне представлялось, что так выглядит доблесть. А Ленинград той поры был куда опаснее нынешнего, особенно для молодых – все территории были поделены: наш двор, наша улица – хули ты тут делаешь? Иногда огребал, но по большей части проносило. Тогда мне казалось, что подобная принудительная возгонка страха (а страх был, без него – куда?) переведет его в иное агрегатное состояние, как Великое Делание трансмутирует свинец в золото (извиняюсь за пафос, но по юности пафос, как правило, соседствует с пофигизмом). Глупо, конечно, но что-то такое – я про возгонку – происходило, появилась какая-то аура готовности к встречной агрессии, что ли. Или мне так только казалось… Однако цепляться ко мне шпана стала гораздо реже. И это вошло в привычку – не было оскорбления, которое я готов был бы спустить: поднимал каждую перчатку и щедро разбрасывал их сам.

В новой среде то же самое – как идиот дрался в «Борее»[15] с маститым литератором, устраивал дурацкий (но веселый) скандал на вручении премии Андрея Белого, когда её дали Яркевичу[16]. И всё время подставлялся – теперь в первую очередь в текстах. Одно название «Мёртвый язык» – чистая провокация. Только ленивый критик, исповедующий либеральную веру в светлое будущее, не сел на этот крючок и не поиронизировал на тему удивительного соответствия названия содержанию – читал и давился от внутреннего хохота: как легко брать эту щуку на блесну.

С годами, конечно, я помудрел, остепенился и забил на эти молодеческие практики