и жили, пока не увенчали своё генеалогическое древо нынешним индивидом. И именно тут – точнее, тогда – на коротком временном отрезке, пока генетические потомки первопапы не разошлись по Ойкумене, мы, можем говорить о некоей «племенной» идентичности носителей той или иной мутации. Десяток поколений, вряд ли долее. В древности, когда жили узкими, опасающимися друг друга сообществами, разделёнными большими территориями, этой «племенной» идентичности было больше. Позднее, когда количество людей на планете умножалось, а контакты между сообществами случались чаще, идентичности между принадлежностью к гаплогруппе и принадлежности к племени становилось меньше.

Но и сегодня следы той начальной идентичности остались. Когда появляются большие числа – скажем, 47 % носителей R1a1 в русском народе, – в силу простого уважения к науке статистике остаётся предположить, что такое множество родственных мужчин когда-то образовывали одну общность.

Итак, гаплогруппы – не этносы. Но с другой стороны, мы видим, что пока ещё их носители не рассеивались волнами потомков от мутировавших предков, а представляли собою некое – скажем, племенное, хотя это неверно, но для простоты – единство, мы можем наблюдать их явные отличия от других гаплоединств. То есть мы наблюдаем формирование какой-то другой идентичности.

И что же ею является? Да очень просто! Определение по маркёру «свой – чужой»!

А что это за маркёр? А язык! Кто говорит на понятном языке – тот свой. Или по крайней мере родственный тип. Потому для древних времён весьма важно правило: те, кто говорил на одном языке, чаще всего и образовывали более или менее многочисленную родственную группировку. Которую можно с известной долей условности определить как племя или народ. Но как только группировка разделялась и её части теряли языковую связь, они непременно становились и разными народами. Оставаясь при этом представителями одной генетической гаплогруппы.

И точно так же сходившиеся по тем или иным причинам вместе племена вскоре становились одним народом, несмотря на разные генетические маркёры.

Так вот. Где-то на этом временном отрезке – 20–8 тысяч лет назад – люди, судя по всему, и приобрели каким-то образом современную языковую мозаику. Не считая, конечно, архаичных языков типа койсанских или аборигенных в Австралии.

Кстати, благодаря аборигенам у нас имеется информация, способная привести к некоторым интересным выводам о генезисе человеческих языков…

Как это произошло? Ну, генезис языков?

Примечание о протоязыке

Тут надо сразу определиться: никакого единого языка, который затем распадался бы на фракции, ставшие нынешними языками, скорее всего, никогда не было. Если не считать, конечно, таковым язык рода или племени, в котором появился на свет наш самый первый перводедушка с признаками гаплогруппы А.

Однако понятно, что даже этот предположительный «протоязык» менялся в зависимости от природы, климата, животных и растений. Словом, от новых условий, в которые попадали наши предки сперва в миграциях по Африке, а затем и по планете. Конечно, легендарный наш первый Адам какие-то звуки издавал. Насколько они были похожи на речь, на язык – для тех времён, когда он жил, вопрос открытый. А вот его потомство стало расходиться так радикально и на такие огромные расстояния, что, конечно же, в новом месте дислокации должно было понятийный аппарат изобретать фактически заново.

Ну, условно говоря, жил наш древний «филолог» в местности, где видел только кактусы и тушканчиков, а потом его занесло в саванну с баобабами и слонами. Нужно для них новые понятия изобретать? Ну, разумеется! А другой род в это самое время по берегу моря пошёл. И на всяких рачков-моллюсков десятки понятий нашёл, а вот слонов с леопардами даже не видел. И остались у него пробелы в лингвистической подготовке.

И в этом смысле можно только посочувствовать лингвистам, особенно палеопрофиля, – из тех, которые не просто шарлатаны. Восстановить первоязык у них вряд ли получится. Этого единого праязыка, как сказано, возможно, и не было вовсе. Особенно если принять гипотезу, что язык человечества зарождался сразу в нескольких центрах. А скорее всего, так и было: разные первобытные стада эректусов переходили от обезьяньих звуков к человеческим словам в разных местах и в разных природных условиях.

А потом, через сотни тысяч (!) лет, до них добирались сапиенсы. И наверняка успевали набраться каких-нибудь понятий, прежде чем закусить дальними родичами. И в разных местах эти понятия звучали по-разному.

Скажем, когда девушки сапиенсов в пещерах у ближневосточных неандертальцев их деток вынашивали, должны они перенять от тех определённый понятийный аппарат? Разумеется. По крайней мере в той его части, где у сапиенсов не было своих терминологических аналогов. Например, «обработка камня», «скол», «кремниевая основа» и т. д.

Тем не менее языковые семьи сегодня есть, и мы их наблюдаем. И даже подчас путаем с этносами. Как, например, славянскую языковую семью идентифицируют с некими мифическими славянами как народом, некогда якобы бывшим. Не будем пока останавливаться на том, что это так же смешно, как представители трипольской культуры, будто бы общавшиеся по-украински. Зададимся вопросом: но раз славянские народы говорят на славянских языках – значит, был они некогда единым народом?

Вовсе не обязательно. Сегодня в России на славянском русском языке говорят татары, ногайцы, коми, мои любимые эрзя с мокшею. И масса других народов. Значит ли это, что они возникли из одного народа? Нет, их объединяет только общий язык. (На самом деле – не только, но в рамках затронутого сектора темы это нам непринципиально.) Точно так же в славянскую языковую семью входили народы, посторонние даже с точки зрения рассматриваемой здесь эволюционной генетики. Например, куча фракийских и ещё неизвестно каких народов, ассимилированных славяноязычными интервентами на Балканах в ходе эпических этноцидных войн V–VII веков. А тот же будущий «славянский» язык был занесён на будущую Русскую равнину ираноязычными, как их корректно называть, кочевниками – скифами или киммерийцами, или же и теми и другими, покорившими белогрудовскую культуру и породившими вместе с нею чернолесскую. Недаром столько похожего в нынешнем русском и санскрите из Индии – куда, в свою очередь, мигрировали, разделившись на два потока, в Индию и Иран, представители синташтинско-андроновского культурного кода с Южного Урала. Вот они и были носителями праязыка, одну из потомственных форм которого позже назовут славянским. Но тогда он, конечно, никаким славянским не был, как не было ещё славянских народов…

Так вот к чему это я. К тому, что никакого единого языка у человечества изначально могло не быть вообще. Но затем, по мере всё более увеличивающейся численности человечества и, соответственно, учащающихся контактов, и стали возникать языковые семьи на базе предложенной русским этнографом С.П. Толстовым картины.