Винге медленно опустил голову — его тронуло горькое замечание собеседника. Теперь он сам подозвал трактирщика, высыпал на стол монеты и попросил принести бутыль перегонного.

— Собственно, трое, — сказал он. — Есть еще старшая сестра. Да… мы похожи, но прошу не забывать: сходство чисто внешнее. У нас с братом мало общего… было мало общего, — Винге, как Кардель, подчеркнул прошедшее время. — Как правило, те, кто его хорошо знал, при знакомстве со мною испытывают горькое разочарование. — Кисло улыбнулся и поднялся со стула.

Кардель в два глотка допил чуть не кварту пива и рукавом вытер пену со рта.

— Я могу поспрошать там и тут. Насчет часов, если что. Где мне вас найти, если что узнаю?

Эмиль Винге назвал ему улицу и фамилию хозяйки, взял принесенную трактирщиком бутыль и уверенно пошел к выходу — после трех пинт хоть и разбавленного, но все же достаточно крепкого пива.

— По части выпить брату до вас — как до луны… было — как до луны. Уж в этом-то меня не разуверить, — крикнул Кардель вдогонку.

Он посидел еще немного, прислушиваясь к необычному ощущению. Что-то изменилось. Что именно, он и сам не знал, но что-то изменилось. Что-то не так, как вчера, или позавчера, или неделю назад. По-другому. И внезапно догадался: привычная боль в культе за последний час ни разу не дала о себе знать. А если и дала, не заметил.

Эмиль Винге снял комнату в самом укромном уголке Стокгольма — укромней не придумать. Хозяйка овдовела и осталась одна в большом доме без всяких источников дохода. Дом — из самых древних в столице. Толстые каменные стены пронизаны арматурой из якорного железа, а окна крошечные, похожи на бойницы, — тоже, надо думать, из соображений устойчивости. Вылитая темница из сказки, где благородный герой вынужден томиться в самые трогательные моменты повествования. Комната Винге — единственная на всем этаже, остальное помещение занято мешками с репой и луком. Да и на других этажах постояльцы случайные — слуги купцов, приезжающие забрать товары или оставить на хранение. Есть и постоянные обитатели — крысы. В короткие промежутки между визитами приказчиков эти мошенники делают все, чтобы успеть прогрызть дыру в мешках с провиантом и обеспечить себе безбедное существование. Впрочем, Винге это мало беспокоило — он посмотрел несколько комнат, и эта понравилась больше других. Во-первых, в удалении от городского шума и назойливых обитателей города. Во-вторых, окованная железом дубовая дверь. Поворачиваешь ключ — и сразу спокойнее.

Уйдя из «Черной кошки», он постарался поскорее побороть опьянение. Если бы воля оказалась побежденной несколькими кружками пива, наверняка почувствовал бы себя глубоко униженным. Посмотрел в зеркало и сказал своему отражению вот что:

— Более или менее.

Хотя вовсе не был уверен, какое именно свое достоинство подвел под расплывчатую категорию «более или менее».

Сделал два-три гимнастических жеста руками, убедился, что равновесие дается легко, и уселся за стол — листать оставшиеся после Сесила папки с бумагами.

Редкостная организованность брата сильно облегчила задачу: Эмиль Винге почти сразу нашел, что искал. Все по разделам: корреспонденция отдельно, счета отдельно, все в строгом хронологическом порядке.

Залоговое письмо — вот оно. Первое же в соответствующем разделе. Пролистал бумаги в обратном порядке и в том же разделе нашел, к своему удивлению, еще один залоговый документ. На те же часы, только несколькими годами раньше. А вот это странно. Зная о неминуемой смерти, Сесил заложил часы — понять можно. Денег не хватало. А вот почему он закладывал их и раньше? Какая же нужда заставила его заложить отцовский подарок, который был ему так дорог?

Насколько Эмилю было известно, Сесил в те годы в деньгах не нуждался.

Он встал и сделал несколько глотков из принесенной из «Черной кошки» бутылки. Почти сразу начало покалывать в висках, по пищеводу, желудку, а потом и по всем телу разлилось блаженное тепло. И вместе с теплом пришло равнодушие: какая разница? Мало ли зачем брат мог заложить часы? Винге прекрасно знал: хмель вовсе не способствует целеустремленному решению пусть и заковыристых, но не особо важных задач.

Для Эмиля Винге Город между мостами — terra incognita. Стокгольм — привилегия Сесила. А он тосковал по родной Упсале, по своей комнатушке, которую снимал еще со студенческих времен и за которую не платил ни далера, поскольку хозяин с давних времен почитал его за собственного сына.

Ну хорошо… Квитанция из ломбарда… вот она. Ни имени, ни адреса заимодавца. Часы работы Бьюрлинга[19]. Придется искать… но как?

Эмиль поднес было к губам бутыль, но пить не стал. Принял мужественное решение: по звону колокола. Малый колокол церкви Святого Николая или, как все ее называют, Большой церкви, только что пробил. Надо подождать, пока пробьет очередные четверть часа.

Таким образом удалось опорожнить бутылку не сразу, а в строгом порядке: четверть часа, удар колокола — глоток. Не большой, не маленький — именно такой, какой полагается, когда пьешь вино размеренно и разумно.

Допил бутылку, встал, подошел к двери, положил палец на рукоятку и замер в позе стрельца на солнечных часах. И даже тень на полу отобразилась в скупом свете из окна-бойницы. Только он никак не мог сообразить, как разместить воображаемый циферблат.

Да и Бог с ним.

Тень на полу начала закладывать пальцы — отсчитывать оставшееся до удара колокола минуты. Наконец колокол ударил, на этот раз большой. Прошел ровно час. Эмиль зажмурил глаза, открыл дверь и перешагнул порог.

Улицы Стокгольма вызывали у него отвращение. Такие узкие, что почти невозможно не задеть встречного локтем, плечом или бедром. И мощены особым, предательским манером: стоит зазеваться, тут же угодишь ногой в лужу. Дождя не было, а луж полно — ничего странного. Надо быть идиотом, чтобы не догадаться об их происхождении.

Наверняка все видят — не местный. Да он и сам себя выдаст: блуждающий взгляд, неуверенная походка. Будто провоцирует на очередной окрик. Каждый спешит продемонстрировать свое превосходство над незадачливым провинциалом.

— С дороги, черт тебя подери!

— На тот свет, что ли, собрался?

Высоченные здания. Каждый дом — вавилонская башня, возносящаяся в облака. Памятник людскому тщеславию. И поставлены так тесно, что между ними видны только жалкие лоскутки неба. Еще не вечер, но не покидает ощущение, что на Город между мостами уже опустились белесые июльские сумерки.

Бесчисленные ломбарды не сосредоточены на одной улице, как в Упсале, а разбросаны по всему городу. Эмиль попытался определить некий порядок и смысл в их расположении, но потерпел неудачу. И это, разумеется, сказалось на поисках. Он раз за разом терял ориентацию. Входил в очередной ломбард, или, как гордо гласили вывески, «залоговый банк», — и видел смутно знакомые лица. Его встречали с плохо скрытой неприязнью, он пугался, огорчался и только потом соображал: он же здесь уже был! Карманных часов в ломбардах полным-полно: ничего удивительного. Предмет роскоши. Предметы роскоши легко меняют хозяев, как только у прежних сужаются финансовые возможности. Кок, Ховеншёльд, Линдмарк, Эрнст. Но ни одного Бьюрлинга. Никто из владельцев «залоговых банков» в глаза не видел часы его брата.