тявкала, все смеялись. Карл торопливо прокрался в прачечную. В два счета очутился он возле котла, держа наготове острый нож. Справа на деревянном колышке висят веревки. Он потянулся вверх — ничего! Но ведь он сам повесил их туда, когда в последний раз помогал Бабетте снимать белье! Он ощупал колышек и стены — веревок не было.

Разочарованный, смущенный, Карл опять проскользнул в кухню к своим корзинам. Тотчас же вошли со смехом и все остальные: они поймали наконец кроликов.

19

В городе Герман бывал очень редко. Ему не хватало времени: у него было много дела в Борне. Но иногда ему приходилось делать необходимые покупки, и тогда он отправлялся в путь, обычно уже в сумерки. Раз-другой он даже позволил себе выпить кружку пива в «Лебеде». Из окон пивной видна была вся рыночная площадь. В конторе Шпана горела зеленая настольная лампа, лавка была освещена, покупатели входили и выходили. Но странно — Христины что-то не было видно.

«Где это она прячется?» — думал он.

Толстяк Бенно выложил перед ним целую кипу новых каталогов.

— Просмотри эти каталоги, Герман, — сказал он. — Великолепные машины!

Да, там были замечательные вещи: сенокосилки, трехлемешные плуги, железные круглые катки и вообще все, чего только душа пожелает.

— Вот тебе бланк, Герман, — напиши, что тебе нужно. Если хочешь, я дам тебе рассрочку на шесть месяцев, до уборки урожая.

Германа бросило в жар. Нелегко было устоять перед таким сильным искушением. Если бы у него было несколько таких машин!

— Нет, нет! — ответил он. — Спасибо, Бенно! Через год, через два, может быть. Я не могу влезать в долги!

Бенно весело рассмеялся, его толстый живот колыхался, как бурдюк с водой.

— Ах, как ты отстал! — проговорил он. — Современная экономика основана на кредите, друг мой! Фабрики дают кредит мне, а я предоставляю его моим клиентам. Таким манером мы, современные коммерсанты, всучиваем потребителю в два, а то и в три раза больше товаров, чем раньше. С тех пор как отец передал мне дело, я утроил его обороты!

Круглые голубые глазки Бенно сияли от гордости.

— Жаль, жаль, Герман! Я охотно продал бы тебе машин на пару тысяч марок! Ну что же, не сейчас, так позже! Но почему тебя так редко видно? Должно быть, у вас там много работы?

— Да, часто не знаешь, за что раньше взяться. Очень много.

— Понимаю. И все-таки незачем тебе жить затворником у себя на горе! Ты должен больше принимать участия в жизни города. Ах, какой изумительный вечер, например, был у нас вчера в «Лебеде», а тебя не было!

— Вчера?

— Да, это был прощальный вечер доктора Иозефа Александера. Игра на рояле и декламация. Замечательно! Сегодня Иозеф уехал.

Герман даже не знал об этом. У него не было ни времени, ни настроения заниматься подобными вещами.

— Знаю, знаю! — снисходительно сказал Бенно. — До свидания, Герман!

Возвращаясь в этот вечер домой, Герман заметил на рыхлом, недавно выпавшем снегу следы женских ботинок, которые вели прямехонько в кухню Бабетты. Женщина? Что за женщина могла прийти к ним на гору — женщина в городской обуви? Никто не мог бы сделать определенного вывода на основании следов женских ботинок, но Герман тотчас же почувствовал, что здесь была Христина. Да, это могли быть только ее следы. Откуда он знал это?

Он вошел в кухню. Она была пуста. Но рядом, в каморке Бабетты, раздавались голоса. Он тотчас же узнал теплый, грудной голос Христины. Со времени своего возвращения он слышал его впервые. Звук этого голоса отдавался в его груди.

— Раз твой отец не хочет, Христина, ты сама знаешь, тут уж ничего не поможет, хотя бы десять пасторов стали его уговаривать! Что же я могу сделать? — говорила Бабетта.

Христина возражала. Отец очень считается с мнением Бабетты. Ну, подслушивать Герман не собирался, — он вышел из кухни, осторожно закрыв за собой дверь.

Вскоре он увидел, что Бабетта хлопочет в кухне. Христины уже не было. Должно быть, она ушла, пока он заходил в хлев.

— Краснушка все лежит? — обратился он к Бабетте. — Она совсем перестала подниматься.

— Она устала. У нее нет больше сил. Откуда взяться силам при таком корме?

— Я постараюсь раздобыть что-нибудь.

— У крестьян теперь у самих ничего нет.

Герман был удивительно разговорчив в этот вечер. Бенно, сказал он, предложил ему сельскохозяйственные машины в кредит, машины теперь выпускают замечательные. Но Герман не спрашивал, зачем Христина приходила к Бабетте, — скорее он откусил бы себе язык. Наконец Бабетта сама заговорила о ней.

— Сегодня после обеда у меня была Христина, — сказала она. — Она передает тебе привет. Так и сказала: «Передай привет Герману».

— Спасибо! А что ей нужно было от тебя?

Бабетта вздохнула и покачала головой:

— Она несчастна, эта девочка! Ох, этот Шпан! Она сходила один разок без его разрешения на танцы, и он после этого так набросился на нее, словно она совершила бог весть какое преступление. Она прямо заболела от этого. Ах ты господи милостивый! Да неужели он никогда не был молод? Теперь она хочет уехать.

— Уехать?

— Да. Она говорит, что эту зиму ей здесь не выдержать. Она хочет уехать. Может быть, ей кто-нибудь вскружил голову. Почем знать? Она хочет уехать в город и учиться в школе домоводства. И отговорить ее невозможно.

— А зачем ей школа домоводства?

— Она хочет научиться как следует готовить, шить, гладить и тому подобное. «Дитя мое, — говорю я ей, — да ведь ты все это умеешь делать!» — «Нет, нет, Бабетта, — отвечает она, — теперь требуется гораздо большее, тебе этого не понять». Но Шпан ее не отпускает. Он попросту заявил: «Нет!» Ну вот она и прибежала сегодня ко мне. Она хочет, чтобы я спустилась и уговорила старого Шпана. А я ей ответила: «Ты ведь знаешь— когда твой отец не хочет, так значит он не хочет, и тут уж ничего не поделаешь!»

Рассказ Бабетты успокоил Германа. Этот старый Шпан — можете говорить о нем что хотите — все-таки рассудительный человек! Зачем это Христине понадобилось в город? Он встревожился при мысли, что Христина может покинуть Хельзее, хотя он и не встречался с ней. Работа приковывала его к Борну — развалины, хлев, сарай, — но за всем этим он вовсе не забыл Христину. О нет, он ее не забыл!

— Ты не спрашивала ее, почему она так редко показывается? — спросил он довольно равнодушным тоном.

— Спрашивала, разумеется. Она сказала, что теперь будет приходить чаще.

— Завтра я схожу к Анзорге, Бабетта.