Агата произнесла, Костин взгляд сам собой соскользнул на свитер. Он был стеклянным. Он, в принципе, уже всё понял.

— Дело не в тебе… Точнее…

Агата вздохнула каскадно, убрала руки от Костиных щек, потянулась к своим… Потому что там сейчас нужнее. Она плачет. Ей тоже больно…

— Я не хочу приводить в этот мир человека, Костя. В этот ужасный мир. Я не смогу его защитить. Меня когда-то могут убить на его глазах. Ему лицо порежут. Он будет сидеть в куче трупов и слушать, как сумасшедший мажор ржет в голос. А потом он будет жить с людьми, которых ненавидит. Его раны будут колупать. Над его изуродованным лицом будут смеяться. В его изуродованную душу будут лезть. Он будет просыпаться в холодном поту из-за липкого страха, что все… Каждый… Просто каждый проходящий мимо человек может оказаться тем, кто способен оборвать чужую жизнь. На лбу ведь не пишут, у кого что на уме… Чтобы хотя бы немного успокоиться, выдохнуть, он убежит ото всех. Когда получится — убежит. Он поверит, что спасся… Он влюбится… А потом человек, которому он рискнет доверится, над ним поглумится. Вздернет за шкирку и бросит, куда захочет — в ледяную воду или горящий огонь. Просто, потому что может. А я не смогу его защитить… Я себя защитить не могу… Я не выдержу, зная, что обрекла на такое еще кого-то… Мне слишком сложно жить… А ты слишком быстро устанешь быть хорошим… Так будет лучше. Поверь, так будет лучше…

Костя не верил. И не считал так. Но дело в том, что иногда поступки лишают права голоса.

Мужчина опустил голову, снова смотрел на колени. Ему хотелось бы найти слова. Пообещать, что так не будет, но обещания не исправляют сделанное.

Чувствуя, как с головой накрывает самая настоящая паника, уже даже не страх, Костя встал. Понимал, что должен держать в себе. Понимал и держал.

Наклонился, прижался к её губам, погладил по щекам так же, как она… Агата была немного напряжена, но позволяла.

Прижался лбом ко лбу, молчал немного… Чувствовал, что по скулам ходят желваки. Чувствовал внутренний протест. Но впервые чувствовал долг победить… Себя.

— Собирайся, Замочек. Ты едешь домой.

Сказал, с болью отмечая, что она выдыхает… Удивленно и облегченно.

Еще раз прижался к её губам, потом отстранился немного, скользя взглядом по лицу.

Чувствовал себя хуже, чем когда-либо.

Чувствовал, что впервые в жизни делает правильно. Просто правильно.

Выпрямился, развернулся, пошел прочь из спальни, сжимая с силой шею сзади, запрокидывая голову…

Потому что как бы ни было правильно, это не отменяло тот факт, что его адски ломало.

Услышав тихое:

— Спасибо, Костя…

Брошенное в спину, не обернулся и не оглядывался.

Спустился на первый. Взял ключи от Ауди, пошел к ней. Чувствуя, что с каждым разом волны отчаянного страха накрывают все сильнее. Но это его проблемы.

С самого начала это были его проблемы.

И справляться с ними должен он за свой счет, а не за чужой.

Он уже и так, получается… Ребенка потерял.

Агата вышла почти сразу. Без вещей. Ей они сейчас были не нужны. Слишком хорошо понимала, что настроение Кости может в любой момент измениться.

Это снова сделало ему по-особенному больно. Даже сейчас она ему не доверяет. Но и здесь… Сам виноват.

В тишине сели в машину.

В тишине ехали.

Костя концентрировался на дороге.

Агата чувствовала себя очень неуютно. То и дело мяла пальцами колени. У нее несколько раз сбилось дыхание. Она явно готова была расплакаться, но сдерживалась, пока не увидела родной дом…

Всхлипнула, потянулась рукой ко рту, зажала его…

Скосила взгляд, уже покрытый пеленой слез, поймала Костин — тяжелый… Но не потому, что он на неё злится. Нет. Теперь-то только на себя.

А она… Просто очень сильно хотела спокойствия. Просто очень хотела вновь за семь своих замков, которые он взломал, потому что мог.

Наверное, Агата предпочла бы, чтобы он остался в машине, но Костя не смог отпустить. Сам прикладывал брелок к домофону, поднимался за Агатой на ее этаж.

Шел следом, когда она приближалась к двери…

Агата остановилась перед ней, опустила голову… Чувствовала, что он тормозит слишком близко…

Видела, что вытягивает руку сбоку, переворачивает, держит ладонь с ключами раскрытой…

Агата их берет, шепчет: «спасибо», но не спешит тут же нырнуть и закрыться.

Он медлит, она тоже медлит.

Костя сжимает кулак, опускает его сначала, а потом делает еще полшага, скользя руками по ее бокам, сминая ткань свитера, вминая ее спину в свою грудь. Утыкается губами в шею, жмурится, чувствует ее дрожь и свое отчаянье…

— Пожалуйста… Хотя бы не спеши… Агат… Пожалуйста… Я всё сделаю. Роди мне его. Я тебя люблю. И его я полюблю. Я вас любить хочу. Пожалуйста, позволь… Подумай хотя бы… Пожалуйста…

Агата не бросилась в отрицание. Только это не прибавило Косте надежды.

Он продолжал жмурясь делать частые вдохи, будто пытаясь надышаться на всю жизнь. Которая явно дальше — без нее. Без нее и без ребенка. И с чувством вины. Потому что ни один победитель не способен соскочить с порочного круга, который был ему заложен свыше.

Как бы он ни хорохорился. Как бы не выдирался. Он слетел вниз. Он снова на дне. Он тот, от кого нельзя рожать. Он тот, кто не достоин любви. Мать была права, отвергая его. Только аборт надо было делать ещё ей…

— Пусти меня, пожалуйста… Всё будет хорошо…

Гладившая всё это время его руку Агата (то ли рефлекторно, то ли потому, что знает — с сумасшедшими так надежней) опустила свою, шепнула просительно, чуть поворачивая голову…

Наверное, боялась, что даже сейчас он всё ещё может передумать и прокатать известный сценарий.

Наверное, больше действительно никогда и никому не поверит. И всю жизнь будет немного бояться, что он — вот такой — к ней вернется.

Но тут ей всё равно будет лучше. Это понятно…

Костя сделал последний вдох, вжал чуть сильнее, а потом отступил, отпуская.

Следил, как Агата открывает квартиру, как заходит в неё…

Хотел бы, чтобы оглянулась хотя бы… Надежду дала, но она — не готова. Возможно, никогда больше не будет готова.

Закрывает дверь, щелкает замками, скользит спиной по дереву, оседая на пол.

А Костя опускается на корточки, вжимая в глаза кулаки.

Она снова внутри. Он — снаружи.

И права взломать дверь у него больше нет.

А у неё нет желания её открыть добровольно.

— Вкусный чай, сестренка… С бергамотом что ли?