В саду у Вирджинии и Майкла, естественно, был свой домик – лачуга, любовно устроенная высоко в ветвях деревьев. Они часто забирались туда, пряча и перепрятывая разнообразные детские сокровища: морские раковины, отшлифованные камни, засушенные цветы. В домике хранились книги с загнутыми уголками, а еще отовсюду сочился песок и выпадали бесконечные записочки, адресованные детьми друг другу (прочесть и понять их не сумел бы никто, кроме этих двоих).

Во время каникул детей не заставляли соблюдать режим дня, им не устраивали обедов по расписанию и не напоминали, что пора мыть ноги и отправляться спать. Лишь с началом темноты они возвращались домой, однако вскоре тайком выскальзывали из крошечной общей спаленки, в два прыжка заскакивали на плоскую крышу сарая, а затем – на бочку для дождевой воды, и – поминай как звали! – исчезали под покровом ночи, пускаясь в дальнейшие увлекательные похождения. Как здорово было купаться в море под густо-чернильным ночным небом, усеянным бриллиантовой крошкой звезд, окунаясь снова и снова в эту темную, таинственную, пугающую пучину и слушая, как рядом плещется кто-то близкий, родной! Они постоянно купались по ночам, а потом лежали на теплом песке, болтали, хихикали, иногда дремали и зачастую возвращались домой, лишь когда забрезжит рассвет.

Одной из таких ясных ночей, проведенных в заповедной морской бухте, Майкл впервые поцеловал Вирджинию. Поцеловал так, как пишут об этом в книгах, и это был не совсем невинный поцелуй, не те детские чмоканья, какими они то и дело покрывали друг друга раньше. За месяц до этого Майклу исполнилось четырнадцать, Вирджиния же перешагнула этот рубеж еще в феврале. Она окончательно забросила слюнявые книжки про лошадок и пасторальную школьную жизнь и уже взахлеб читала настоящие взрослые романы, которые ни в коем случае нельзя было показывать матери. В этих романах сильные мужчины совершали свои подвиги, а слабые женщины ломали руки и закатывали прекрасные глаза, там в деталях было описано все, что они делали наедине друг с другом. Вирджиния пыталась пересказывать эти книги Майклу, который все еще не расставался с «Томом Сойером» и «Робинзоном Крузо», но быстро сообразила, что тот совершенно не способен понять, чем же она так очарована, почему с такой жадностью глотает взрослые романы страница за страницей. Майкл понял только одно: его любимая уже постигла нечто такое, что ему пока еще недоступно. Однако он инстинктивно чувствовал, что очень скоро ему тоже откроется эта тайна. Кузина подробно описала, о каком именно поцелуе она мечтает, и Майкл очень постарался угодить ей.

Это был первый настоящий поцелуй Вирджинии. Обнаженная, она плашмя лежала на песке, а юноша, склонившийся над ней, касался губами ее губ, проникал языком в ее рот, вызывая на несколько мгновений такое чувство, будто их губы сплавляются в единое целое. Именно об этом Вирджиния десятки раз читала в романах.

Когда сеанс неумелых поцелуев остался позади, она поняла, что Майкл – это вовсе не тот мужчина, который мог бы разбудить те ощущения, что чутко дремали внутри нее. Она любила брата всем сердцем, но ее тело не очень-то реагировало на его прикосновения.

С этого момента между ними все стало меняться. Они никогда не говорили друг с другом об этом происшествии – большая редкость в их отношениях, ведь обычно они подробно обсуждали все общие дела. Однако они чувствовали, что между ними натянулась какая-то струна.

С той поры брат и сестра совсем перестали говорить о женитьбе.

Осенью того же года они стали все больше и больше отдаляться друг от друга. Майкл оставался таким же стеснительным, замкнутым мальчиком, каким он был всегда, его интересовали по большей части лишь книги да музыка. Вирджиния открывала для себя соблазны улицы, и чем больше она вкушала от них, тем сильнее ей хотелось окунуться в гущу жизненных событий. Она стала ярко краситься, носить мини-юбки и вскоре примкнула к большой, шумной, проказливой шайке-лейке, что таскалась, галдя, по лондонским дискотекам и пабам. Она вступала в бесконечные разборки с матерью. Та находила внешний вид Вирджинии слишком вызывающим, но в итоге вынуждена была махнуть рукой, потому что дочь абсолютно не прислушивалась к ее мнению. Всю зиму Вирджиния развлекалась, как могла, сильно похудела, спала урывками, безнадежно отстала в школе, зато поклонников и назначенных свиданий у нее было хоть отбавляй.

Однажды туманным январским утром Майкл пришел к ней без предупреждения и застал ее врасплох – с дымящейся сигаретой в зубах. В первые секунды Вирджиния потеряла дар речи. Она думала, что к ней в комнату входит мать, поэтому быстро выхватила сигарету изо рта и раздавила ее в первом попавшемся блюдце. Особого смысла в этом, правда, не было, ведь все равно в комнате зависли отчетливые вензеля табачного дыма.

– Ты что ли? – пробормотала Вирджиния в тот момент, когда увидела Майкла. – Уф, как ты меня напугал!

– Разве? Прости, пожалуйста, – отозвался Майкл. Он вошел в комнату, затем обернулся, плотно прикрывая за собой дверь.

Сейчас они посещали разные школы, поэтому не виделись уже довольно давно. Кузен подрос и несколько возмужал, однако он был очень худым, с глубоко впалыми щеками. Вирджиния даже испугалась, увидев его таким.

– Что-нибудь стряслось? – спросила она. – Ты что, заболел?

– Ты куришь? – вместо ответа показал он глазами на дымящийся окурок.

– Иногда.

– Твои новые друзья, они все курят, да?

– Почти все.

– Хм.

Майклу было совсем не по вкусу такое ее поведение, но критиковать сестру напрямую он не мог. Он сел на кровать рядом с Вирджинией и уставился в противоположную стену.

– Мои родители разводятся, – сказал он безо всяких предисловий.

– Что?!

– Мама сказала мне об этом вчера вечером. Но я давно чувствовал, что к этому все идет.

– Но… но почему? Что произошло? Должна же быть какая-то причина?

– Отец увлекся другой женщиной. Еще в прошлом году, в октябре. Мама с тех пор только и делает, что плачет, почти каждый день. Он редко приходит домой ночевать. – В легкой растерянности Майкл пожал плечами. – Похоже, та, другая, окончательно перетянула его на свою сторону.

– Вот это да! – всплеснула руками Вирджиния. – Ты ее знаешь?

– Нет. Я знаю только, что она американка и что отец собрался ехать за ней в Сан-Франциско.

– Ну ни фига себе! Так далеко все зашло?

Майкл кивнул:

– Конечно же, я остаюсь с мамой. Ей так тяжело… она беспрерывно плачет…

Вирджиния почувствовала угрызения совести. В последнее время она совсем не интересовалась жизнью своей семьи. Трагедия Кларков разыгрывалась всего в двух шагах от девушки, а она даже ничего не знала об их проблемах. Но, может быть, для ее родителей это тоже было новостью?

– Ой, Майкл, – вздохнула Вирджиния, придвигаясь к брату. Она хотела обнять кузена, но впервые в жизни ей это было неприятно. – Мне так жалко вас всех. Чес-слово. А что, может, твой папаша еще того… передумает?