— Плохие мужья встречаются и среди людей, — внезапно став серьезным, произнес Роб.

Он долго молчал, и Элспет удивленно склонила голову набок.

— Что случилось?

Внезапно Робу показалось, что все его тело отяжелело, как будто его швырнули за борт и намокшая одежда начала увлекать его на дно озера.

— Не мне бросать камни в водяную лошадь, Элспет.

— О чем ты?

— Я тоже был мужем, — медленно произнес Роб. — И как оказалось, очень-очень плохим.

— Я не знала, что ты женат.

— Я не женат. Я сказал, что был мужем. Моя жена умерла.

Несколько секунд Элспет молча гладила Фингала по голове, а потом подняла глаза на Роба.

— Мы могли бы об этом побеседовать. Может, тебе станет легче…

— Женщины всегда так говорят, но словами ничего не изменить. — Роб отвернулся, злясь на собственную слабость. — Хоть всю ночь беседуй, Фиону этим не воскресить.

— Прости, — прошептала Элспет.

— Ты ни в чем не виновата.

И все же он действительно заставил ее расплачиваться за смерть своей супруги. Роб понял, что должен рассказать Элспет правду.

— Ваш союз устроили родители? — спросила она.

Роб только фыркнул в ответ. Как будто он позволил бы кому-нибудь принимать за него подобные решения.

— Нет, моих родителей давно нет на свете. Я стал лэрдом еще в шестнадцать лет. Я сам выбрал Фиону себе в жены.

Элспет вздохнула. Она уже призналась ему в том, что ее свадьба представляла собой скорее союз между двумя кланами, чем слияние двух душ. Она ощутила укол зависти к Робу и его невесте.

— Женившись на ней, ты получил много пастбищ и скота? — на всякий случай уточнила Элспет. — Я слышала, что мужчины ценят это в невестах.

Он покачал головой.

— Ни дюйма земли и ни единого копыта.

— Тогда почему ты выбрал именно ее?

Он пожал плечами.

— Я женился на ней, потому что она отказалась жить со мной в грехе.

— Я не стала бы винить за это женщину.

— Я ни в чем ее не винил. Я просто не мог без нее жить.

— Но ведь живешь…

Волны плескались о борт, заполняя тишину. Раньше Робу уже почудился бы шепот Фионы, но сейчас он не слышал ничего, кроме плеска воды о корпус баркаса.

Он уже никогда не услышит голос Фионы.

— Это не жизнь, Элспет, — произнес наконец Роб. — Это существование.

— Какой… — Она замолчала, как будто опасаясь задать слишком личный вопрос. Но, будучи женщиной, не удержалась и закончила: — Какой была твоя жена?

Роб улыбнулся. Он редко говорил о Фионе, но ему казалось, что он должен делать это чаще.

— Она была… — Наконец-то он обнаружил прячущегося в глубине его души менестреля. — Фиона была лучом света на воде. Теплым очагом, согревающим во время бушующей за стенами дома бури. Она была…

— Высокой и стройной? — перебила его Элспет, невольно выпрямляясь, чтобы казаться выше. — И у нее были длинные рыжие волосы?

— Да. Откуда ты знаешь? Тебе рассказал Ангус?

Девушка покачала головой.

— Я… догадалась.

— Что ж, раз уж ты об этом заговорила, да, Фиона и в самом деле была прелестна. Она обладала не только внешней, но и внутренней красотой. Она была сама доброта.

Покойная жена до сих пор стояла перед его внутренним взором такой, какой была в день их свадьбы. Ее щеки раскраснелись, а зеленые глаза сияли. Потом Роб вспомнил, когда видел ее последний раз, и его сердце стиснула такая боль, что ему стало трудно дышать.

— Я был недостоин ее, — резко произнес он. Боль отпустила, но ему по-прежнему не хватало воздуха. — Подобно водяному коню, я стал проклятием своей невесты. Она была обречена с того дня, когда я назвал ее своей.

— Что случилось? — прошептала Элспет так тихо, что Робу показалось, будто он услышал ее мысли, а не голос.

— На Рождество будет два года, как она умерла. Я женился на ней в день рождения нашего Господа, и мы бурно отпраздновали это событие, — с грустной улыбкой произнес он. — Потом, как раз перед Двенадцатой ночью, Фиона захотела навестить кое-кого из арендаторов и занести им корзинки с едой. Но мой друг Хэмиш видел неподалеку от замка дикого кабана. По его словам, это был зверь чудовищных размеров, и он хотел, чтобы я отправился на охоту вместе с ним. Я сказал Фионе, что арендаторы могут подождать, пока мы не добавим к подаркам свежей свинины. Но она твердо решила проведать их именно в этот день.

— Это старинная традиция, — кивнула Элспет. — Лэрд и его леди накануне Двенадцатой ночи навещают тех из арендаторов, кто живет дальше всех. Мои родители делают это каждый год, потому что люди рассчитывают на то, что им подарят продукты для праздничного стола.

— Фиона так мне и сказала, — вздохнул Роб. — Это было ее первое Рождество в моем замке, и она хотела исполнить свой долг. Мы в первый и последний раз поссорились. О господи, в гневе она была прекрасна!

— Она имела полное право гневаться, — немного прищурившись, заметила Элспет. — По крайней мере, теперь я знаю, что у тебя есть привычка злить всех своих знакомых женщин.

«Если уж на то пошло, — решил Роб, — разгневанная Элспет Стюарт тоже радует глаз».

— Так, значит, ты уехал на охоту?

Роб кивнул.

— Мы не нашли даже следов того проклятого кабана. Но Фиона перехитрила людей, которым я поручил ее охранять, и уехала в гости к арендаторам в одиночестве. В это время мимо проезжал Лахлан Драммонд со своими дружками. Они увидели, что Фиону никто не сопровождает…

Элспет прижала руку к груди. Роб понял, что она догадалась, что ей предстоит услышать.

— Драммонд увез Фиону к себе и надругался над ней, — произнес он, ощущая горечь этих ужасных слов у себя на языке. — Теперь ты понимаешь, почему я сказал, что оказал тебе услугу, похитив со свадьбы?

Элспет промолчала.

— Конечно, малыш Лахлан заявил, что не совершил ничего дурного и что похищение Фионы было всего лишь одной из праздничных шалостей, но я уверен, что этот мерзавец ее опозорил, — продолжал Роб. — Это единственное объяснение тому, что произошло потом.

— Что? — прошептала Элспет.

— Драммонд запер мою жену в своей башне, но она сумела сбежать от него.

— О, как я рада!

— Радоваться нечему, — сухо отозвался Роб. — Фиона сбежала, выбросившись из самого высокого окна башни на мощенный булыжником двор замка.

Элспет ахнула. Роб никогда не умел определять, что думают женщины, судя по выражению их лиц, но глаза девушки забегали из стороны в сторону, как будто она пыталась что-то вспомнить. Одновременно ее красивые черты омрачил ужас.