Столкнувшись с необходимостью признать одного из соперничающих пап, Венеция не могла больше остаться в стороне. Ее серьезно стала беспокоить ситуацию в Ломбардии. Если Фридрих собирался продолжать в том же духе, то вряд ли он выкажет венецианской независимости больше уважения, нежели любому другому итальянскому городу. Поэтому Венеция высказалась в пользу Александра, а значит, и в пользу ломбардских бунтовщиков. Императорское возмездие было быстрым, но неэффективным. Три ближних города, остававшихся пассивно лояльными Фридриху — Падуя, Верона и Феррара, — легко согласились атаковать своего гордого и властного соседа, однако получили достойный отпор. Возможно, морально они не были настроены на борьбу: в 1163 году Верона и Падуя вместе с Виченцей объединились с Венецией в союз, не намеренный подчиняться более Барбароссе, как когда-то их предки не подчинялись Карлу Великому. Последовавшая атака на Градо, затеянная по наущению Фридриха родившимся в Германии патриархом Аквилеи, была еще менее успешной, на помощь пришел венецианский флот и взял в плен патриарха вместе с семьюстами его приспешниками, а освободил только после того, как тот пообещал присылать в республику ежегодную дань в виде дюжины свиней перед окончанием великого поста.

Для Венеции эти два инцидента были подобны булавочным уколам. Ей повезло в том, что, хотя Фридрих Барбаросса и желал бы увидеть ее униженной возле своих ног, у него на тот момент имелись три другие важные цели на итальянском полуострове. Одной была Анкона, бывшая в глазах Фридриха нераздельной частью Священной Римской империи, где за несколько лет до этого Мануил Комнин оставил византийский гарнизон. Второй целью, как и всегда, была норманнская Сицилия, а третьей Фридрих считал Рим. Император намеревался сместить папу Александра и заменить его новой имперской марионеткой. (Бывший протеже Фридриха, антипапа Виктор, не смог утвердить себя в городе. В 1164 году он умер в Лукке, где несколько лет добывал деньги на свое существование путем не слишком успешного разбоя и где местные власти даже не позволили похоронить его в стенах города.)

Не станем задерживаться на подробностях этой самой амбициозной из всех итальянских кампаний. Достаточно сказать, что с первыми двумя целями у Фридриха ничего не вышло, зато третья удалась на славу. Рим, как и города Севера, был коммуной, с собственным гражданским правительством, а римляне, ненавидевшие Фридриха со времен его первого визита с неудавшейся коронацией, героически пытались его не впустить. Собор Святого Петра поспешно окружили рвами и превратили в крепость. Продержались защитники восемь дней. Войскам императора удалось тем не менее ворваться через большие бронзовые двери. По словам современника, на мраморном полу нефа осталось множество мертвых и умирающих, алтарь был забрызган кровью. Александру пришлось скрываться. 20 июля 1167 года преемник Виктора, антипапа Пасхалий, служил в соборе мессу.

Фридриху, уже коронованному императору вручили золотое кольцо патриарха Рима, нанеся тем самым намеренное оскорбление римскому сенату. Фридрих достиг пика своей карьеры. Он не мог знать, что через четыре дня всю его армию сразит чума. Эпидемия оказалась такой страшной, что ему ничего не осталось, как распорядиться о немедленном отступлении. Добравшись до своего штаба в Павии, он обнаружил, что потерял свыше двух тысяч людей, включая канцлера, архиепископа Рейнольда Дассельского и многих других самых преданных помощников и советников.

Это было похоже на божью кару из Ветхого Завета, да и вся Европа восприняла это как возмездие Господа за осквернение собора Святого Петра и удаление наместника Бога на земле. Но наказание Фридриха на этом не кончилось. Он был еще в Павии, вместе с остатками своей поредевшей армии, когда 1 декабря не менее пятнадцати ведущих городов Северной Италии объединились в Ломбардскую лигу. Это был открытый вызов, и так велико было презрение городов к императору, что они даже не посчитали нужным дождаться, когда Фридрих покинет Италию.

Венеция была учредителем лиги. Она не могла предложить сухопутную армию, зато предоставила свой флот, ходивший по лагуне и по судоходным рекам, Венеция согласилась разделить с союзниками любые субсидии, которые она получит от Константинополя или Палермо, и заручиться их согласием на объявление войны или заключение мира с любым государством. Эти обязательства, следует признать, не были слишком строгими. Необходимо обратить внимание на то, что венецианский флот должен был защищать интересы Лиги в ограниченном пространстве. Не было разговоров о действиях флота за этими пределами, если где-то будет в том большая нужда. Тем не менее ясно, что республика снова стала смотреть — если не в коммерческом, то в дипломатическом отношении — в сторону Запада. Своим участием в Ломбардской лиге в 1167 году она фактически идентифицировала себя с континентальной Италией, чего не бывало за все пять столетий ее существования.

Тем временем отношения с Византией ухудшались. Тому имелось несколько причин, и виноваты в этом были обе стороны. Количество латинян, постоянно проживавших в это время в Константинополе, было не менее 80 000, все они пользовались специальными привилегиями, которые Мануил и его предшественники вынуждены были предоставить им в моменты своей слабости. Венецианцы составляли большинство. Они были наиболее привилегированной и, по всей видимости, самой нежелательной частью населения. Никита Хониат, глава дворцового секретариата в Константинополе, жаловался, что их колония «так кичится своим богатством и процветанием, что позволяет себе смотреть свысока на императорских чиновников». Возможно, он был прав: венецианцев никто не видел униженными, и они, без сомнения, доставляли византийским хозяевам причины для беспокойства. Но как бы ни посмеивались венецианские моряки над Мануилом Комнином, ни один венецианский купец, живший на Риальто или Босфоре, не стал бы его недооценивать. Вот уже несколько лет республика с опаской поглядывала на своих главных торговых соперников — Геную, Пизу и Амальфи, постепенно укрепляющих свои позиции там, где раньше безраздельно царила Венеция. Венецианцы совершенно уверились в том, что этот процесс был частью намеренной политики Мануила и его отца — уменьшить влияние республики. Обеспокоены они были и недавними изменениями в Далмации. С 1162 года они воевали с венгерским королем Стефаном III, который в последующие пять лет сумел захватить почти все прибрежные города, за исключением Зары. Затем, в 1167 году, Мануил Комнин одержал победу над Стефаном и набрал себе все завоеванные им территории. Такие действия вряд ли внушили к нему любовь венецианцев, и, когда вскоре после этого он имел наглость искать их поддержку в образовании постоянной византийской колонии в Анконе — с долгосрочной целью восстановления старого экзархата Равенны, — они открыто высказали ему все. что думают.

В начале 1171 года, в атмосфере взаимного подозрения и обиды за основание нового генуэзского поселения в Галате (район Константинополя на дальней стороне Золотого Рога), было совершено нападение с необратимым разрушительным результатом. Кто был за него ответствен, мы так никогда и не узнаем. Для Мануила, однако, это был шанс, которого он ждал. Возведя вину исключительно на венецианцев, 12 марта он отдал приказ: немедленно арестовать всех граждан республики, проживавших на византийской территории. Их корабли и собственность конфисковали.