Что пошло не так? Ясно, что большую вину за неудачу похода и банкротство государства они возлагали на Микеле, но чем можно измерить, на каких весах взвесить правильность его действий? В свое время дож Доменико Флабьянико привлекал двух советников, более того, он был обязан «приглашать» других выдающихся горожан — прегади[71] — и прислушиваться, в случае необходимости, к их советам. У него было также право обращаться ко всем жителям. Но Флабьянико умер почти полтора века назад, и те два советника утратили свой авторитет, прегади редко получали «приглашения», да и к населению, сильно выросшему с тех пор, больше не обращались. Венецианцы не собирались толпой в одном месте, как это бывало когда-то, не было способа и управлять столь большим сборищем. Последние годы показали, что толпе нельзя доверять важные государственные решения. В результате народ и не призывали, исключая случаи, когда закон требовал этого, например в случае избрания дожа или для объявления войны. Назрела необходимость перераспределить три властных структуры государства: дож, советники и народ. В 1172 и 1173 годах такая необходимость привела к самым важным конституционным реформам в венецианской истории.

Первым нововведением стало собрание из 480 знатных венецианцев, их выдвигали на один год по два представителя от каждого района. С тех пор это собрание, Comitia Majora, или Большой совет, отвечало за назначение всех главных чиновников государства, включая двенадцать представителей сестьере. На практике это означало, что демократически избранные представители и Большой совет формировали закрытый круг, не допускавший каких-либо возражений населения в свой адрес. Городская толпа не была полностью отстранена, но даже если она где-то и собиралась, то лишена была какой-либо власти. В основном она поддерживала выборы дожа. Прежде, как, например, при выборах Доменико Сельво, простые венецианцы реально участвовали в процессе, их право было закреплено законом. Сейчас выбор доверили одиннадцати выборщикам, которых номинировал совет. Имя нового дожа как свершившийся факт провозглашалось в присутствии собравшегося населения. Первая попытка введения нового порядка вызвала протесты. В результате пошли на некоторые компромиссы: успешный кандидат должен был быть представлен населению в соборе Сан Марко со словами: «Вот ваш дож, если это вас устраивает». Таким образом, теоретически учитывали голос народа, хотя люди прекрасно понимали, что это формальность.

Следующим изменением стало увеличение количества советников — с двух до шести. Они должны были постоянно находиться при доже, а поскольку функция их заключалась главным образом в ограничении его власти, то, должно быть, они испытывали удовольствие, накладывая вето на его решения. Вместе с дожем они формировали внутренний государственный совет, позже получивший название «синьория». Внешний орган, прегади, или сенат, остался, и его влияние возросло, особенно в области международных отношений. Он принимал большую часть важных решений, которые впоследствии ратифицировал совет.

Если коротко, то принятые меры ослабили как вершину, так и основание административной пирамиды, одновременно усилив ее в центре. Венеция сделала еще несколько шагов к олигархической форме правления, а в следующем столетии развила ее и сделала своим достижением. С другой стороны, важно было не уронить престиж дожа, поэтому его окружили роскошью и обращались к нему с большими церемониями. Сразу после избрания дожа проносили вокруг площади Сан-Марко на специальном круглом стуле, фамильярно прозванном поццетто, поскольку он напоминал крышки городских колодцев, а дож бросал людям пожертвования. Каждый раз его сопровождала большая свита из аристократов, духовенства и горожан, когда, покидая дворец, он направлялся куда-то с государственной миссией.

Однако ни богатство, ни пожертвования, определенные постановлениями — не менее 100 и не более 500 дукатов — не возмещали то, что было отнято у дожей.

Как бы венецианцы в целом ни сожалели об ограничении новой избирательной системой их древних прав, никто серьезно не оспаривал мудрость выборных представителей, когда их выбор упал на Себастьяно Дзиани. Новый дож был очень умен и энергичен, несмотря на свои семьдесят лет, и обладал большим административным опытом. К тому же он был невероятно богат, что было весьма кстати. Зная, что республика находится на грани банкротства, он первым делом занялся восстановлением национальных финансов и, по совету прегади, отложил выплаты по новым государственным облигациям. Это было смелое решение, однако оно не вызвало такого большого возмущения, какого можно было бы ожидать. Держатели облигаций были венецианцами, они любили деньги, но Венецию любили еще больше, и обращение к патриотизму нашло у них немедленный отклик.

Однако не могло быть и речи о продолжении войны против Византии. Послов снова отправили в Константинополь договариваться о мире: надеялись на освобождение тех, кто все еще томился в плену. Но миссия оказалась неудачной: Мануил Комнин на уговоры не поддался. Его поведение было предсказуемо: ведь то, что еще осталось от венецианского флота, в настоящий момент активно использовалось армией Фридриха Барбароссы для осады Анконы, удерживаемой Византией. Тем не менее отказ от этой второй инициативы оказался большой ошибкой, о которой его преемникам пришлось горько пожалеть. Венецианцы между тем попали под обаяние короля Сицилии Вильгельма II (Доброго). В 1175 году они заключили с ним двадцатилетний договор на невероятно выгодных условиях.

Итак, при мудром правлении Себастьяно Дзиани республика начала восстанавливаться. Для материальной реабилитации, естественно, требовалось время, а с моральной точки зрения процесс шел гораздо быстрее. Кульминация произошла летом 1177 года. Это событие обратило на себя внимание всего христианского мира: примирение папы Александра III и Фридриха Барбароссы завершило семнадцатилетний раскол и привело к миру, по крайней мере в Италии. Буквально за год до этого. 29 мая 1176 года, в Леньяно Ломбардская лига нанесла Барбароссе самое сокрушительное поражение в его истории. Он потерял большую часть своей армии и едва сам не распрощался с жизнью, однако это несчастье привело его в чувство. После четырех долгих итальянских кампаний он увидел, что ломбардские города как никогда твердо настроены противостоять ему, тем более что их лига на это была способна. Папу Александра признали теперь повсюду — даже в самой империи — настоящим понтификом. Настаивать на проведении политики, на которую истратил лучшие годы своей жизни, Фридрих больше не мог: в этом случае вся Европа от него бы отвернулась.

Его послы встретились с папой в Ананьи для обсуждения условий примирения. По сути, они были просты: с имперской стороны — признание Александра, реституция церковных владений и заключение мира с Византией, Сицилией и Ломбардской лигой. Со стороны папы — провозглашение жены Фридриха императрицей, сына Генриха — римским королем и отказ в поддержке антипап. Обсудили следующий вопрос: где устраивать собор. Предложили Болонью, но Фридрих это предложение отклонил в связи с присоединением Болоньи к Ломбардской лиге. Наконец, после продолжительной дискуссии, решили, что папа и император встретятся в Венеции при условии, что в город Фридриха не допустят, пока Александр не даст на то своего согласия.