серьезно связать русскую армию. Возможность перехода в наступление в Восточной Пруссии оставалась еще под вопросом, так как не было известно, получим ли мы в свое распоряжение четыре вновь формируемых корпуса. Ввиду этого я возбудил ходатайство о выделении сил для посылки в Венгрию из частей, находившихся в подчинении у Главнокомандующего на Востоке. 9-я армия была в Польше расположена очень кучно. Позиции находились еще в периоде созидания. Опыт войны на западе показал, что при обороне в позиционной войне ширина фронта может быть значительно больше, чем это до сих пор принималось. Из 9-й армии можно было взять целый ряд дивизий для другого назначения.

Я не согласился с продолжением фронтальных атак 9-й армии, каковой вопрос возбуждался одной инстанцией. На венгерский фронт был выделен штаб II армейского корпуса с 1-й пехотной и 48-й резервной дивизиями и, кроме того, усиленная до трех полков бригада, из которой впоследствии была сформирована одна из гвардейских и 5-я кавалерийская дивизия. Одновременно и другие резервы были выделены в распоряжение Главнокомандующего на Востоке. Если при помощи обещанных подкреплений намеченное генералом фон Конрадом наступление являлось бы осуществимым, то это было бы лучше пассивной обороны.

Генерал фон Конрад со своей стороны решил по возможности ослабить войска на сербской границе и все, что было возможно, перебросить в Карпаты. Он наметил направить главные силы между горными перевалами Ужок и Дукла на Перемышль. Германские войска, усиленные австро-венгерскими формированиями, образовали южногерманскую армию под командой генерала фон Линзингена, особенно предусмотрительного и деятельного начальника. Она должна была развернуться восточнее главных сил австро-венгерцев и при наступлении на Перемышль следовать в виде правофлангового уступа.

Южногерманская армия была слишком слаба, чтобы разрешить задачу производства охвата. Для производства такового надо было бы далеко протянуться к Буковине. Этому не отвечала и сеть железных дорог.

При обсуждении операции я неожиданно получил телеграмму от верховного командования с назначением меня начальником штаба Южной армии.

Но генерал-фельдмаршал фон Гинденбург не хотел со мной расставаться и в особом докладе его императорскому величеству просил оставить меня при нем на моей прежней должности.

Я же тем временем, как когда-то в Инстербурге, попрощался со штабом и вступил в исполнение своих новых обязанностей, но теперь с уверенностью, что вскоре вернусь назад.

По пути в Карпаты, в Бреславле, я участвовал в совещании с генералом фон Конрадом и генералом фон Фалькенгайном, на котором в деталях были установлены развертывание и операция. Особенно обсуждалось снаряжение войск. Генерал фон Конрад не видел надобности в специальном горном снаряжении. Когда же я затем прибыл в район развертывания, необходимость в таковом сказалась, и я усердно приступил к его созданию.

В Венгрии, как затем и в освобожденном Семиградье, население нас принимало очень тепло. Но когда мы разрешили нашу задачу, чувство благодарности очень быстро испарилось. Имели место всевозможные случаи, которые отравляли жизнь нашим солдатам. У мадьяров сильны национальные чувства, но не хватало понимания общих интересов Австро-Венгрии и справедливых желаний и нужд многочисленных народностей, населявших Венгрию. Венгрия представляла более сильную часть двуединой монархии и злоупотребляла своим положением. Она – виновница несчастной внешней политики Австро-Венгрии по отношению к Сербии и Румынии. К сожалению, это в свое время не вызвало нашего протеста.

Штаб Южной армии находился в Мункаче. Генерал фон Линзинген и я объехали район развертывания и установили связь с соседними штабами и австро-венгерскими войсками, которые уже находились в горах и должны были войти в состав Южной армии.

О войсках недостаточно заботились, в отношении укрепления позиций делалось так же мало, как и для обеспечения помещениями. Многое надлежало упорядочить.

Однажды, будучи на рекогносцировке в лесистых горах, я повстречал часового. Он сделал мне доклад на каком-то чужом языке, я его не понял, не понял его и сопровождавший меня австро-венгерский офицер. Таким путем я получил представление о затруднениях, с которыми приходилось считаться в армии. Трудности увеличивались еще тем, что в полках национальности сильно перемешивались, чтобы делать их более надежными. Чешские и румынские полки перешли к неприятелю. Эти народности были теперь распределены по многим полкам. Но эта мера не помогла. Она сильно понизила внутреннее достоинство храбрых венгерских и особенно энергичных немецких полков и еще больше увеличила неудобство различия наречий.

Теперь, как и в сентябре, при поездке в Ней-Сандец я получил впечатление о полной отсталости народностей, которые не принадлежали к числу господствующих. Во время одной поездки я попал в деревню, населенную гуцулами. Убогие жилища этого несчастного племени навсегда останутся в моей памяти. Насколько иначе, благодаря мудрым мероприятиям государей, обстояли дела в Германии, и насколько выше стояли культура и развитие у нас по сравнению с Австро-Венгрией! Когда я увидел хижины гуцулов, мне стало ясно, что это племя не могло понимать, за что оно воюет. Австро-Венгрия бесконечно многое упустила, а мы, как союзная держава, не должны были этого допускать. Если бы двуединая монархия и австро-венгерская армия дали хотя бы половину того, что Германия могла по справедливости от них ожидать, то, конечно, не потребовалось бы такого количества германских войск на усиление австро-венгерского фронта, и мы могли бы тогда постоянно держать большие силы на западе. Австро-Венгрия жаловалась на то, что мы осенью 1914 года не разбили Францию и что она одна была принесена в жертву русскому превосходству сил. Для нас же было роковым, что мы были связаны с такими умирающими государствами, как Австро-Венгрия и Турция. Один еврей в Радоме сказал одному из моих сотрудников, что он не понимает, как такой жизненный и сильный организм, как Германия, может действовать совместно с трупами. Он был прав, но Германии не суждено было приобрести полных жизни боевых товарищей. Мы задались целью, хотя бы на время, влить в наших умирающих союзников новую жизненную энергию. Условия Австро-Венгрии я мог изучить только в течение войны, раньше мне к тому не представлялось случая. Меня поразил этот упадок. Наши ответственные лица видели, что Австро-Венгрия стала больным человеком в Европе, но не сделали отсюда правильных заключений. Мы должны были оставаться ей верными, но руководить ею, а не идти к ней в кабалу и не подчиняться ее господствующей, но односторонней политике.

Мое пребывание в Мункаче продолжалось недолго. К концу января я опять был в Познани на моей старой должности. В мое отсутствие было много тревог, но ничего существенного я не пропустил.

II