— Знаете что? Это очень увлекательно.

— Я всегда считал это скорее неприятностью.

— Да, наверное, — признала она, а потом продолжила свои расспросы: — А женщина, с которой он разговаривает…

— Он с ней не разговаривает, — ответил Гарри, немного более раздраженно, чем ему хотелось бы.

Она встала на цыпочки, но все равно ничего не увидела.

— Что вы имеете в виду?

— Он вообще ни с кем не разговаривает. В основном он на всех смотрит свысока.

— Это очень странно. Со мной он говорил очень много.

Гарри пожал плечами. Он не знал, что на это ответить. Не мог же он сказать ей об очевидном. О том, что князь мечтает затащить ее в свою постель. Однако для такого откровения данный момент был не самым подходящим.

Хотя он не мог отказать князю в хорошем вкусе.

— Значит, так. С женщиной он не разговаривает. На ней довольно вульгарный бриллиант.

— На шее?

— Не в носу же. На шее, конечно же.

Гарри окинул Оливию оценивающим взглядом:

— Вы совсем не та женщина, за которую я вас принимал.

— Учитывая ваше первоначальное обо мне мнение, это, возможно, хорошо. Так на ней неприлично крупный бриллиант?

— Да.

— Значит, это леди Моттрам, — твердо заявила Оливия. — Хозяйка этого дома. Значит, она будет занята несколько минут. Будет невежливо, если он не уделит ей внимания.

— Я не стал бы рассчитывать на то, что он изменит своей привычке, чтобы быть с ней вежливой.

— Не беспокойтесь. Ему не удастся вывернуться. У леди Моттрам длинные и цепкие щупальца и две незамужние дочери.

— Может, нам двинуться в противоположном направлении?

— Давайте.

Она пошла, умело лавируя в толпе. Он следовал за ней, ориентируясь на звуки ее смеха и на вспышки ослепительной улыбки, когда она каждые несколько секунд оборачивалась, чтобы убедиться, что он идет следом.

Наконец они добрались до какого-то алькова, и она устроилась на банкетке, а он остановился рядом. Он не мог сесть. Пока. Ему надо было присматривать за князем.

— Здесь он нас не найдет, — весело сказала она.

Так же, как никто другой, не преминул сказать про себя Гарри. Риска находиться в этом алькове не было — он открывался прямо в зал. Но по форме он был похож на раковину, и, чтобы заглянуть в него, надо было стоять под определенным к нему углом.

Альков ни при каких условиях не мог служить местом для обольщения или какой-либо шалости, но он обеспечивал некоторое уединение.

— Здорово получилось, — сказала Оливия.

Он удивился тому, что согласен с ней.

— Да, неплохо.

— Но вряд ли мне удастся избегать его весь вечер.

— Вы можете попытаться.

Она покачала головой:

— Моя мать меня раскусит.

— Она пытается выдать вас за него замуж? — спросил он, садясь рядом на банкетку.

— Нет, она не хочет, чтобы я уезжала так далеко. Но он князь. — В ее взгляде промелькнуло что-то фатальное. — Это почетно. Я имею в виду его внимание.

Гарри кивнул. Не в знак согласия, а — сочувствия.

— Более того… — Она вдруг замолчала.

— Что… более? — осторожно подсказал он.

— Я могу вам доверять?

— Можете, — сказал он, — хотя вы, наверное, знаете, что не всегда можно доверять джентльмену, утверждающему, что ему можно доверять.

— Верные слова, — вздохнула она, — но все же…

— Продолжайте.

— Так вот…

Ее взгляд стал каким-то отрешенным, словно она не сразу могла найти нужную форму для выражения своих мыслей. Когда она наконец заговорила, она смотрела куда-то мимо него.

— Я отвергла… ухаживания многих джентльменов.

Странное слово — «отвергла», подумал Гарри, но не стал ее прерывать.

— Это не потому, что считала себя выше их. Во всяком случае, некоторых из них, — она посмотрела ему прямо в лицо, — тех, что были просто ужасны.

— Понимаю.

— Но большинство… Вроде бы в них не было ничего плохого. Но и хорошего не было. — Она печально вздохнула.

Ему это не понравилось.

— Конечно, в лицо мне этого никто не говорил, — добавила она.

— Но вы заработали репутацию слишком разборчивой невесты, не так ли?

Она бросила на него удрученный взгляд:

— Я слышала слово «придирчивая». Были и другие, но я не хочу их повторять.

Гарри вдруг заметил, что его левая рука непроизвольно сжалась в кулак. Оливия изо всех сил старалась преуменьшить значение этих слов, но он видел, что сплетня очень ее задела.

Она прислонилась к стене и замолчала.

И посмотрела вверх, словно хотела, чтобы кто-то свыше направил ее или простил. А может быть, просто понял.

Потом ее взгляд скользнул по толпе, и печальная улыбка тронула ее губы.

— Некоторые даже говорили: «Кого она ждет? Принца?» — Она повернулась в нему, подняв брови. — Вы понимаете, в чем моя дилемма?

— Понимаю.

— Если увидят, что я: его отвергла, я стану… — она прикусила губу, — не просто посмешищем… Даже не знаю, кем станут меня считать. Но приятным это точно не будет.

На его лице не дрогнул ни один мускул, но в его словах была доброта:

— Вы не должны выходить за него замуж только для того, чтобы доказать обществу свою благовоспитанность.

— Нет, разумеется. Но я должна по крайней мере оказать знаки внимания, положенные ему в соответствии с его титулом. И все должны это видеть. Если я просто его отошью…

Оливия вздохнула. Как она все это ненавидела! И никогда ни с кем об этом не говорила, потому что все стали бы ехидничать: «Нам бы твои заботы».

Она знала, что ей в жизни повезло, знала, что она может быть счастлива, знала, что не имеет права жаловаться на свою судьбу, да она и не жаловалась.

Разве что иногда.

А иногда ей хотелось, чтобы джентльмены перестали обращать на нее внимание, называть ее красивой, и привлекательной, и грациозной (насчет последнего у нее были большие сомнения). Она хотела, чтобы они перестали наносить ей визиты, просить у ее отца разрешения ухаживать за ней, потому что все эти джентльмены были «не те» и даже за самого лучшего из них она ни за что не хотела бы выйти замуж.

— Вы всегда были хорошенькой? — спросил он очень тихо.

Это был странный вопрос. И вряд ли когда-либо прежде она бы стала на него отвечать, только…