Увы, она не всегда была образцом сдержанности, но последние два года усердно трудилась в этом направлении. И вот сейчас Грант, казалось, манил ее в запретные места своими вопросами и побуждал сказать то, что она на самом деле думает. В этот момент Джиллиана не чувствовала себя ни мудрой, ни благоразумной.

– Я пытаюсь, ваше сиятельство.

Он жестом указал ей на скамью. Видя, что она колеблется, Грант улыбнулся.

– Мы же в часовне, мисс Камерон. На виду у Господа. Тут вы без опасений можете ненадолго ослабить свою бдительность.

Джиллиана села, расправив юбки, сложив руки на коленях и приняв позу, которой она всегда так гордилась.

Грант подошел к ней и, сев на скамью предыдущего ряда, повернулся к Джиллиане и положил руку на резную спинку.

– Давайте сделаем вид, будто никогда прежде не встречались друг с другом, – предложил он.

– С какой целью, ваше сиятельство?

Он не ответил на ее вопрос.

– Я буду знакомым вашего отца, с которым он давно хотел вас познакомить.

– Вы все так же будете графом, ваше сиятельство?

– Пожалуй, я буду просто мистером, – ответил он. – Но мы знали друг друга раньше, детьми. Вы будете называть меня Грантом, а я вас Джиллианой.

– Ваше сиятельство, – начала было она, но он жестом остановил ее.

– Я Грант, – сказал он, – а вы Джиллиана. Где мы впервые встретились? На вечеринке у вашей бабушки, кажется?

– Нет, – поправила она, вступая в игру, – лучше у одной ее старинной приятельницы. У той самой, которая была увлечена вашим отцом, книготорговцем из Инвернесса.

Его улыбка стала шире.

– Книготорговец из Инвернесса?

– Вы не аристократ, – напомнила она. – Но я часто вспоминаю, что мальчишкой вы были несносным гордецом.

– Вы и вправду так считали?

– О да, – ответила она. – Но полагаю, это была лишь видимость, а не истинное отражение вашего характера. В конце концов, вы посещали школу с мальчиками, которым по праву рождения предназначено заседать в палате лордов.

– Интересно, отравлял ли я им жизнь в школе?

– А вам самому каково было находиться там?

– Не хуже, чем любому другому в подобном положении, – с готовностью ответил Грант. – Я научился защищаться и не возражал против того, чтобы жить вдали от Роузмура.

Он говорит правду, поняла Джиллиана, и ей захотелось рассказать что-то и о себе.

– А я была прилежной ученицей и обожала читать. Возможно, вы помните, как я, бывало, пряталась в углу отцовской библиотеки.

– Ведь он весьма начитанный, эрудированный человек, верно?

Она покачала головой.

– Подозреваю, что отец хотел, чтобы люди так о нем думали. Однако мне кажется, он покупал книги в большом количестве, скорее чтобы произвести впечатление на окружающих, чем для того, чтобы читать их. Но они годились мне, и я поклялась, что прочту их все до единой.

– И прочли?

– Признаюсь, меня ни в малейшей степени не интересовало садоводство или земледелие, и было несколько философов, которые вызывали у меня скуку смертную. Но я обожала романы. Романы я могла читать бесконечно. В сущности, меня часто обвиняли в желании тратить свою жизнь на чтение.

– Потому что ваша реальная жизнь была очень трудной?

Вопросы становились слишком личными, но Джиллиана тем не менее ответила:

– Мой отец женился вторично, когда мне было десять. Мама умерла при моем рождении. Мачеха была довольно милой и деликатной женщиной. Но вскоре у нее появился свой ребенок, и все внимание родители, естественно, направили на малыша.

Грант ничего не сказал, просто встал, вышел в проход, а затем удивил ее, сев на ту же скамью, которую занимала она. Он не смотрел на Джиллиану, взгляд его был устремлен вперед, на алтарь.

– Вы были капризным ребенком? – спросил он. Джиллиана на мгновение задумалась над вопросом.

– Не думаю, – ответила она. – Впрочем, я была одиноким ребенком, поэтому, возможно, капризным.

– Значит, не столько капризным, сколько заброшенным.

– Может быть.

– Мне показалось, что вы не любите говорить о своем детстве. Почему?

– Возможно, потому что не хочу возвращаться в то время, – сказала она, взглянув на Гранта.

– Вопрос был слишком грубым?

– Да нет, – ответила она. – Просто я предпочитаю жить настоящим, ваше сиятельство. А не выдуманным прошлым.

Он взял ее за руку.

– Хотел бы я и в самом деле знать вас ребенком. Я бы не дал вам скучать, поддразнивал бы вас. Я мог бы поверять вам свои самые сокровенные, самые страшные тайны.

– А у вас тогда было их очень много?

– Не так чтобы много, но были, – сказал Грант. – Но как и вас, у меня не было наперсников. Я ведь был наследником, и со мной обращались иначе, чем с братьями. От меня ожидали большего, чем от Джеймса и Эндрю, поэтому их пути в жизни были другими.

– А я рада, что не знала вас ребенком, – проговорила Джиллиана.

Он взглянул на нее, но промолчал. Она мягко высвободила свою руку.

– Как графский наследник вы бы пугали меня. Я бы говорила себе: вот мальчик, довольно красивый мальчик, который одинок также, как и я. Если б он не был графом, я бы поговорила с ним. Но поскольку вы все-таки граф, я бы никогда не преодолела своей робости.

Минуту или две они молчали. И когда Джиллиана уже подумала, что ему, должно быть, не терпится уйти, Грант заговорил снова:

– Я мысленно представляю, какой вы были, Джиллиана: оторванная от жизни, тихая девочка, которая, без сомнения, смотрела на мир широко открытыми глазами, многим восхищаясь, но ни о чем не высказываясь.

– Я и вправду была такой, – с улыбкой подтвердила она.

– А сейчас?

– Возможно, мои глаза уже не так широко открыты, но я продолжаю восхищаться очень многими вещами. Этой часовней, например, – сказала она, запрокинув голову и вглядываясь в тени под потолком. – Она совершенно восхитительна.

– А я ненавижу ее, – произнес граф, глядя прямо перед собой.

Удивленная, Джиллиана опустила голову и посмотрела на него, но промолчала, ожидая, не скажет ли он что-то еще.

– Похороны моего брата были последним проводимым здесь обрядом, – после долгой паузы продолжил он. – Солировал один юноша, совсем еще мальчик, и его голос разносился по всей часовне, словно он был ангелом, призывающим нас молчать и думать о своих бессмертных душах. Я до сих пор слышу его голос. А может, это далекие крики ангелов.