Через несколько дней Ворона привык к «работе» — высматривал милиционеров, предупреждал, вместе с компанией обедал в шашлычных, распивая бутылочку сухонького винца, ездил подыскивать новые места для работы, получал «бакшиш» и отдавал долги. В общем, жить стало веселее и не так обременительно, даже тетка поутихла и не донимала нытьем.

Беда пришла совершенно неожиданно. В один из вечеров раздав положенный заработок, Боб приказал:

— Завтра отправишься в Текстильщики вместе с Пятаком. Он знает, что там надо делать.

Пятак — низкорослый крепыш с шеей бывшего борца и со сломанными ушами — похлопал Ворону по плечу тяжелой лапой:

— Не робей, нас больше!

Все это Гришке очень не понравилось, но делать нечего, и утром пришлось ехать в Текстильщики. Пятак уже ждал. Вместе с ним стояли еще с десяток парней.

— Сейчас двигаем к магазину, — объяснил Пятак, имени которого Анашкин так и не узнал. — Там чужие свои игры затеяли, надо поучить. Бить не жалея. А ты чего пустой? — Он поглядел на руки Гришки.

Вороне немедленно выдали металлический прут, завернутый в газетку. У других парней уже было кое-что, чем проучить конкурентов, — нунчаки, кастеты, короткие резиновые дубинки. Ноги у Гришки стали ватными — к предметам, олицетворяющим собой возможное насилие, он питал отвращение, смешанное со страхом: это уже совсем другие статьи Уголовного кодекса! То ли дело тонкая отвертка-отмычка, автомобильные перчатки, послушная баранка чужой лайбы в руках, а не стыдливо завернутый в газетку пруток арматуры, которым предстоит погладить череп конкурента.

— С другой стороны тоже зайдут, возьмем их в коробку и отметелим, как Бог уродовал черепаху, — по дороге наставлял Пятак.

Тоска одолела Анашкина — тоска зеленая и беспробудная. Подраться в подпитии, когда водяра шибает в дурную голову, совсем одно, а тут? Могут и самому звездануть в глаз или по тыковке — чужие охранники тоже не лопухи, и у них наверняка есть кастеты и нунчаки, иначе зачем им тогда платить, коли они не умеют сворачивать скулы?

Орали репродукторы, и вечно молодой Карел Готт высоким голосом выводил чужие слова под аккомпанемент чужой музыки, а на углу, хорошо видимые сквозь стекла витрин, расположились конкуренты, раскинув столик с рулеткой. Пятак напружинился, играя мускулами и взвинчивая себя перед дракой, сунул руку в карман куртки, видимо надевая кастет.

— Вон они, — свистящим шепотом сказал кто-то из парней.

— Вперед! — скомандовал Пятак. — Ворона бьет крупье!

Это Анашкину показалось самым лучшим в сложившейся ситуации — вряд ли сидящий за столиком с рулеткой парень ожидает нападения. Подскочить, с маху врезать по рулетке, разбив ее вдребезги, а потом рубануть крупье по плечу и быстро отваливать. Потеря столика и рулетки для конкурентов плевое дело, а вот после удара прутом по плечу рука у крупье надолго повиснет или ее спрячут в гипс, а без нее какой он работник?

Шустро растолкав зевак, Гришка размахнулся и ударил по рулетке. В стороны полетели осколки, люди закричали, сзади уже началось побоище — Пятак и его приятели налетели на охрану конкурентов, а с другой стороны спешила еще одна группа бойцов, нанятых Бобом. Но ударить крупье Вороне не удалось, тот успел ловко увернуться, и прут врезался в витрину, зазвенели денежки магазина, осыпаясь на асфальт битым стеклом, а Гришку кто-то отоварил по спине ногой, причем так, что в глазах сразу потемнело от боли.

С трудом повернувшись, он начал бестолково размахивать прутом, ничего не соображая и боясь упасть под ноги дерущихся. Куда-то попадал, кто-то выл, съездили по скуле, перед шалыми от боли глазами мелькали чужие руки и кулаки, потные, разбитые в кровь физиономии с прилипшими ко лбу волосами.

— Обрываемся! — услышал Гришка и, не помня себя, бросив прут, побежал прочь от месива тел, подгоняемый звуком сирен приближающихся патрульных машин.

Вечером встретились у Боба. Пятак со смехом рассказывал, как разбили витрину и как дали по шеям конкурентам, а остальные поддакивали и обменивались впечатлениями. Мрачный Гришка не поддался всеобщему праздному веселью — выпив стакан портвейна, он неожиданно для самого себя заявил:

— На разборы больше не пойду.

— То есть как? — удивленно уставился на него Боб. — Бабки получил? Получил. Должок еще не отработал, а хочешь полинять, приятель? Забыл, что рубль вход, а выход чирик?

Анашкин не успел ничего понять, как в голове у него словно взорвался снаряд, а сам он очутился на полу вместе со стулом. Тяжелый кулак Боба угодил ему прямо под глаз.

Подскочил Пятак, схватил за грудки и, приподняв, врезал с другой стороны, добавив несколько непечатных выражений. Комната поплыла перед глазами Вороны, ноги не держали, а руки, которыми он хотел поднять стул и опустить его на голову Боба или Пятака, отказывались служить.

В лицо плеснули водой, потом дали пинка под зад и вышибли за дверь, приказав явиться завтра для продолжения работы.

«Ну уж это дудки, — подумал Гришка, цепляясь за перила лестницы и с трудом перебирая ногами по ступенькам, чтобы выбраться на улицу. — Хватит с меня вашей рулетки, нажрался!..»

Дома он приложил к подбитым глазам мокрую газетку и долго лежал на старом диване, размышляя о превратностях судьбы, — куда теперь подаваться и надо ли ждать продолжения рукоприкладства от Боба и компании? Вполне могут заявиться завтра с утречка и опять начать учить своими методами, а снова получать по глазам никак не хотелось.

И тут вспомнился придурок Манаков, попросивший позвонить одному человеку и передать нужные слова. Как же зовут этого мужика, которому надо позвонить, — Михаил точно, а дальше как?

Ага, вспомнил — Михаил Павлович! И номерок телефона выплыл из гудевшей головы. Не доверяя себе, Ворона встал, записал номер и имя на клочке бумаги — так, пожалуй, надежнее. Это его очередная и, возможно, последняя надежда. Приведет себя немного в порядок, отбрыкается от Боба и позвонит.

Утром заявился Пятак. Увидев лицо Гришки, согласился дать неделю-другую передышки — все равно с разбитой мордой только людей на улицах пугать. Итак, есть две недели, а потом его снова возьмут в оборот. Ну, Михаил Павлович, выручай!

Через несколько дней, когда синяки немного поблекли, Ворона выбрался из дома и, найдя уютную уединенную телефонную будку, набрал заветный номер. Все оказалось правильно — ответил сам Михаил Павлович, судя по голосу, мужик солидный, с начальственным положением. Договорились встретиться сегодня же, в Сокольниках…

Когда Ворона пришел в себя, Михаила Павловича рядом уже давно не было. Из приоткрытой двери черного хода шашлычной слышался стук кухонных ножей, звон перемываемой посуды, кто-то фальшиво напевал затасканную песенку; от мусорных баков противно пахло, и от этого казалось еще тяжелее опереться руками об асфальт и помочь непослушному телу принять вертикальное положение.

«Козел безрогий, — зло подумал Анашкин, вставая на четвереньки. — Бьет, как лошадь копытом, сволочь. Где же я промахнулся с ним, в чем обмишурился?»