Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Среди других иллюстраций встречается множество эротических сюжетов. На аллегории слияния двух первопринципов любовник, соединяясь с девушкой, кусает или лижет ее сосок. Посреди зодиакальной схемы сидит женщина с раздвинутыми ногами, а из ее вагины вытекает кровь. В оригинале она держит в руке секстант, сообразуясь с небосводом (22), но в копиях прибор превратился в тряпку-«прокладку» с менструальными выделениями: так показывается естественная связь месячных циклов женщины с природными (23). В Античности и Средневековье менструальной крови и менструирующим женщинам приписывались особые сверхъестественные свойства, к примеру, считалось, что женские крови преобразуются в грудное молоко (см. здесь). Особенную роль менструм играл и в алхимии, где его сравнивали с меркурием, или называли этим словом кислоту-растворитель.
Рис. 22
Рис. 23
Далее мы видим еще одного женского персонажа, Мудрость. Она изображена в виде красноликой дамы в короне и синем платье, окруженная двумя старцами, жадно сосущими молоко из ее грудей (так же в христианской иконографии Церковь кормит Моисея и Павла) (24). Разумеется, здесь имеются в виду алхимики, впитывающие познания о природе и философском камне, а красный цвет лица Мудрости — это аллегория стадии рубедо. На другом, пожалуй, самом шокирующем образе этой книги, окровавленные мужчина и женщина обмениваются органами (25): дева вырезала себе отверстие в животе, распилила пополам собственную черепную коробку, ножом отъяла от себя член (видимо, чтобы передать мужчине), а свободной рукой протягивает вырезанное из груди сердце партнеру. Мужчина же тем временем испражняется в один горшок, а в другой из его вульвы льются обильные потоки мочи. Подставив чашку, он извергает туда рвоту, а второй рукой дергает себя за чуб, пытаясь или наживую снять скальп, или вырвать свой мозг, дабы передать его деве. Эта картина — сложная аллегория взаимопроникновения четырех гуморов. Это понятие алхимики позаимствовали у римского врача Галена, и сопоставляли четыре гумора с четырьмя стихиями. Во время приготовления философского камня мужское и женское менялось местами: влажное становилось сухим, а холодное — горячим. На следующих двух изображениях девиантная сексуальность изображается иначе: спариваются два петуха, что приводит к рождению василиска, пепел которого необходим для изготовления особого вида золота (см. здесь).
Рис. 24
Рис. 25
Замыкают трактат изуверские образы, частично позаимствованные из «Видений Зосимы» (см. здесь): демонический змей с нимбом в форме звезды отрубает головы двум антропоморфным существам, что символизирует очистку металлов на финальных стадиях великого делания (26). На другой, восходящей к египетской алхимии, иллюстрации чернокожая женщина и краснолицый рыцарь связывают убитого дракона: это — аллегория победы духа и души (т. е. сульфура и меркурия) над телом (исходным материалом). Так из нечистот раскуроченных тел и побежденных уродливых монстров приходит победа над природой — сияющая Аврора, или философский камень.
Рис. 26
Удивительно, что рядом с этими безальтернативно жестокими и непристойными образами написан вполне благочестивый текст, почти что наполовину состоящий из библейских отсылок. Среди изображений монстров и извращенных пыток встречаются и лики Троицы или образ Богородицы. Текст и изображения опираются помимо Писания на гностические апокрифы, сочинения Зосимы, Ибн Умаила, монаха Теофила, а также многих других алхимиков. В их числе также, возможно, были Ульманн (судя по иконографии) и ар-Рази (судя по тому, что Троица косвенно отождествляется с тремя алхимическими принципами).
Среди иллюстраций «Восходящей зари» впервые появляется целая серия сосудов с аллегорическими изображениями внутри. В колбах варятся: король; совокупляющаяся пара; дракон с сидящими на нем орлом и вороном; цветы; три борющиеся друг с другом птицы, черная, белая и красная; ворон и дракон, образующие уробороса. Изображениям стадий часто соответствуют птицы — ворон, павлин, пеликан, феникс. Уже скоро эти типы изображений стали основой для особых серий алхимических иллюстраций.
В XIV в. в трактате Гратея впервые появляются колбы с обитающими внутри людьми — аллегориями различных алхимических компонентов и стадий великого делания. Но изображения Гратея с сосудами, напоминающими утробы, еще не были полноценной серией. Позднее образы изолированных колб с различными существами внутри появляются в «Восходящей заре» и второй редакции «Книги святой Троицы» (1433 г.). В первой алхимической книге на чешском языке «Справедливый путь», написанной в 1457 г. богемским ученым Иоанном Лацским, мы находим рисунок колбы с помещенными внутрь львом, скорпионом, раком и орлом — символами золота, меркурия, сульфура и воздуха. Похожее изображение появляется и в алхимико-медицинском сборнике из Кракова: там коронованный сосуд с драконом-уроборосом, орлом и вороном внутри стоит на странном трехликом монстре с единственной львиной лапой.
Традиция изображать существ внутри алхимической посуды приобрела новое измерение, когда в первой половине XV в. возник трактат «Дар Божий». На его иллюстрациях мы видим серию из двенадцати колб с различными персонажами внутри. Книга приобрела такую популярность, что копировалась не менее пятидесяти раз, а позднее выходила и в печатных версиях. Многие авторы создавали свои собственные модификации «Дара», используя один и тот же принцип: колбы образовывали своего рода рамки для композиций, в них помещаемых.
Текст «Дара Божьего» представлял собой типичный алхимический флорилегий, т. е. сборник афоризмов авторитетных ученых, с отрывками из трактатов Гермеса, Гебера, Авиценны, псевдо-Аристотеля, псевдо-Платона, псевдо-Фомы Аквинского, псевдо-Арнольда из Виллановы, псевдо-Рамона Лулла и других мыслителей. Трактат показывал процесс алхимического делания, смешения двух основных первопринципов, через последовательность стадий. В отличие от «Книги святой Троицы» и «Восходящей зари» здесь образы иллюстрировали текст, т. к. визуализация основных алхимических этапов облегчала их запоминание. Алхимические шифровки, такие как «дракон» или «красный принц», а также символические названия стадий opus magnum («черви», «туман») получали образное воплощение в виде композиций, заключенных в колбы-рамки.