Вот и ответ. Алек вспомнил себя в этом возрасте, вспомнил долгие, серьезные разговоры с отцом о будущем. Тогда ему казалось, что мягкая и чересчур суетливая мать его не понимает. Возможно, он скрывал раздражение лучше, чем юные Говеры. Если миссис Говер чувствовала, что нужна детям еще меньше, чем отец, ей, наверное, хотелось разделаться с женщиной, которая, по ее мнению, скоро окончательно разрушит семью.

— У вас есть ко мне вопросы, господин старший инспектор? Присядете? Хотите чаю?

— Нет, спасибо, мэм. — Подождав, пока она тоже сядет, Алек едва заметным кивком отослал Тома из комнаты. Отпечатки пальцев подождут до того, как явится Говер. — Просто расскажите мне еще раз, что вы делали и кого видели в гримуборной вчера в Альберт-холле. Мы отдаем себе отчет, что случившееся потрясло всех без исключения, и не будем предвзято относиться к тем, кто мог что-то забыть.

— Я рассказала вам все. В общей комнате никого не было. Я не хотела мешать отдыху Гилберта, подождала минутку-две и ушла.

— Может, вы наливали себе чай, пока ждали? Вполне естественное желание.

— Нет, я не подходила к столу. Гилберт всегда говорил, что еда в Альберт-холле хуже некуда. — Миссис Говер скрестила руки на коленях. — Это там положили… яд в напиток миссис Абернати?

— Очевидно. Вы, конечно, знали о штофе с ратафией. Все знали.

— Я правда не приближалась к нему. Яд был в ратафии? Гилберт говорил про какой-то ликер. Еще сказал, что глупо было выставлять напоказ свое пристрастие, карьере мешало. Да разве может такой неуживчивый человек добиться успеха, — добавила миссис Говер с мрачным удовольствием.

— А вы, похоже, много знаете о миссис Абернати.

— Не так уж. — Она занервничала. — Гилберт выступал с ней раньше, а он всегда рассказывает мне о тех, с кем выступает.

— Например, о мисс Делакоста? Наверное, вы хотели ей что-то сказать, когда приходили в гримуборную?

— Нет, зачем? Я еще не знала… то есть мне не о чем было с ней говорить. Я уже много лет не пыталась повлиять на Гилберта и с любовницами его не связывалась.

— Пока не появилась миссис Абернати, — с нажимом сказал Алек. — Вы умоляли ее оставить вашего мужа.

— Умоляла?! — Она вскочила с места. — Да я бы и крошки хлеба у этой женщины не попросила, если бы мы с детьми умирали от голода!

Тоже встав и положив руку на спинку стула, Алек продолжал:

— Нам известно, что у вас с ней был разговор о вашем муже.

— Всем растрепала? — Миссис Говер устало опустилась на стул. — На нее похоже. Да, я с ней говорила. Всего лишь напомнила о долге Гилберта перед семьей и ее собственном — перед бедным мистером Абернати.

— Значит, вы признаете, что знали об их связи.

— Знала, — устало ответила она.

— И что в этот раз все было не так, как с прежними интригами мистера Говера, на которые вы закрывали глаза. Ведь англичанка представляла реальную угрозу вашему браку.

— Я ее не убивала! Гилберт всегда возвращался домой!

— Конечно, возвращался, Дженни, дорогая, — с наигранной веселостью произнес вошедший в гостиную Говер. — Что вас к нам привело, господин старший инспектор?

— Добрый день, сэр, — приветствовал его Алек, а про себя выругался — еще несколько минут, и Дженнифер Говер призналась бы в убийстве, чем значительно облегчила бы всем жизнь. — Я зашел кое-что прояснить. Миссис Говер оказала нам неоценимую помощь. Могу я теперь попросить вас ответить на несколько вопросов?

— Конечно, дружище. Э-э… — он взглянул на жену, — Дженнифер, дорогая, мы пойдем в мой кабинет, а ты отдыхай.

Вместо письменного стола в кабинете тенора оказалось пианино, зато тут имелось все для отдыха джентльмена: глубокие удобные кресла и столик со спиртным. Туда Говер и направился.

— Выпьете что-нибудь, господин старший инспектор? Нет? А вы, констебль?

— Нет, спасибо, сэр, — ответил Пайпер так невозмутимо, как только мог.

— При исполнении? Ха-ха. А я промочу горло, если не возражаете. — Он щедро плеснул себе шотландского виски из хрустального штофа. Что-то в его действиях зацепило внимание Алека, но Говер сбил его с мысли: — Только попрошу не курить. Для голоса вредно. — Он похлопал себя по шее, на которой красовался сине-красный шелковый галстук с орнаментом пейсли.

Когда все сели, Алек сухо поинтересовался:

— Надеюсь, вы оправились от вчерашнего потрясения, сэр, и сможете рассказать нам больше, чем вчера вечером.

Говер и не подумал смущаться.

— Полагаю, мисс Дэлримпл сказала вам, что я считаю убийцей Марченко, — заметил он непринужденно. — Правда, настаивать не буду, лично не видел. Я вообще не выходил из мужской гримерной, как и Финч, если вы и его в чем-то подозреваете.

Алек и забыл про органиста.

— Вы поручитесь за мистера Финча?

— Конечно, только не уверен, что он ответит мне тем же. Наш Финч живет в мире музыки.

— А Марченко из гримерной выходил. Почему вы думаете, что он мог убить миссис Абернати?

— Он злился на Беттину. И скажем прямо, причины на это у него были. Мне-то Беттина просто не давала проходу, а его, можно сказать, обчистила, а после еще и оскорбила прилюдно. Вообще не знаю, как меня угораздило с ней связаться. — Говер залпом выпил оставшийся в рюмке виски.

— Неприятная ситуация, — кивнул Алек, — особенно для ее мужа и вашей жены.

— Дженнифер не знала о Беттине, — отмахнулся Говер, соизволив притвориться слегка смущенным. — Кроме того, она привыкла к моим… э-э… маленьким слабостям. Знает, что я никогда ее и детей не брошу. Не хотите же вы сказать, что она отравила Беттину? Да бог с вами, дружище, Дженни и мухи не обидит. Вон, дни напролет торчит в больнице в Ист-Энде, возится с нищими.

— А Роджер Абернати?

— Абернати? Ну, я же не первый Беттинин любовник. Бедняга привык к рогам. Он готов был простить ей что угодно.

— После вас у нее любовники были?

Говер нахмурился.

— Вот не знаю насчет Эрика Кокрейна. Слышал, что у него интрижка с меццо-сопрано, да и партию в Верди он Беттине отдал. Если бы не эти слухи, я бы сказал, что уж точно не любовь их связывала. Но гробить ее посреди выступления она не стала бы. И его женушка тоже. Ей слава нужна еще больше, чем ему.

— Да, мне дали это понять. Что скажете о Мюриэл Уэстли?

— А, Беттинина сестра-замухрышка? Она ведь в хоре поет?

— Да.

— Только это про нее и знаю, — сказал Говер равнодушно.

— А о Якове Левиче?

— Скрипаче? Ну, после спектакля принято пожать руку первой скрипке, а в остальном… не могу сказать, что он свой среди нас, понимаете?

— А об Оливии Блейз?