– Позвоните, скажите: от Михалыча. Это номер коммуникатора одного больного. С ума сходит по всяким тварям. Вот ему и сдадите добычу. Цену дает реальную. Не вздумайте ерепениться или, того хуже, торговаться. Выгонит взашей.

– Спасибо, – Олег бочком протиснулся к ящику за полотенцем.

– Не за что, – Михалыч двинулся в душевую. – С вас тридцать процентов за наводку.

– Грабеж! – Леха чуть не подпрыгнул от возмущения. – Обдираловка! – Последнее слово Бормотов выкрикнул Михалычу в широкоплечую, словно у борца-тяжеловеса, спину, начавшую заплывать жирком. Под левой лопаткой розовел тонкой кожицей не успевший выцвести звездообразный шрам. Такой «ведьмин поцелуй» остается на память после схватки с каменным губаном. Подлючая тварь всегда нападала со спины.

– Юноша, я предпочитаю выражение «рыночные отношения». Впредь попрошу без самодеятельности. Э-эх, молодежь пошла! Вот я в ваши годы…

Что он в «ваши годы», осталось неизвестно. Шум воды заглушил глухие сетования ветерана.

«Наглецов учить, только время зря терять».

Выйдя из душевой, друзья заговорщицки переглянулись. В коридоре, кроме них, никого не было.

– Ладно, не тяни резину, звони, – торопыга Бормотов всегда был за скорые решения. Его нельзя было назвать баловнем шальной удачи, но неуловимая харизма везения незримо присутствовала во всех его поступках и начинаниях.

Олег набрал номер на коммутаторе. Михалыч не подвел, трубка бодро проквакала адрес дома в поселке художников на Соколе.

Добрались быстро и без приключений. От одноименной станции метро до поселка было пятнадцать минут неспешным шагом.

Каждая улица поселка была засажена своей породой деревьев. Прошли по Венецианова, самой короткой улице Москвы, длиной всего сорок восемь метров. Свернули на Сурикова, здесь росли липы. Потом повернули на Брюллова, радующей глаза осенним багрянцем красных кленов. Наконец дошли до улицы Шишкина с ясенями, осыпающими тротуар пожухлыми листьями.

Пришли. Трехэтажный дом пытался спрятаться за высоким забором. Получалось плохо.

– Звони! – Алексею не терпелось избавиться от улиток. Желательно побыстрее и подороже.

Олег толкнул калитку в заборе. Не заперто. Их ждали.

Хозяин коттеджа встретил их, стоя на высоком крыльце, пафосно облицованном полированным малахитом. Потенциальный покупатель подозрительно смотрел на каэсэсовцев сверху вниз и заключать в свои объятия не спешил. Внушительное пузо выпирало из-под майки с изображением бородача в берете и надписью «Че Гевара». Правую руку он держал в кармане и вытаскивать не торопился.

Затянувшуюся паузу нарушил Шаржуков, как всегда, непринужденно и нестандартно. Форму приветствия подсказал рисунок на майке.

– Но пасаран! – Олег вскинул вверх руку, сжатую в кулак.

Способности Шаржукова к переговорам закладывались и выпестовывались еще в те годы, когда он был гардемарином, и носили сильный оттенок прямолинейного милитаризма. Любого неподготовленного человека могли повергнуть в шок, но не в этот раз. Хозяин коттеджа вскинул руку в ответном приветствии:

– Патриа о муэрте! – Он уже намного доброжелательнее взирал на каэсэсовцев.

– Венсеремос! – решил ни от кого не отставать Бормотов. Пусть видят, что он не темный и не отсталый. И еще раз напомнил: – От Михалыча. Это мы вам звонили.

– Василий, – соизволил представиться коллекционер. Пароль «Михалыч» сработал безотказно. Он нехотя вытащил руку из оттопыренного кармана. – Заходите.

Вход в дом представлял собой переходной тамбур-шлюз. Вторую дверь можно было открыть, лишь закрыв входную. Похоже, уютный дом строился, как крепость, напоминая трехэтажный сейф. Единственным уязвимым местом в частной цитадели выглядели окна. Но легкая рябь, пробегавшая по их стеклам, будто от камня, брошенного в воду, выдавала, что это на самом деле не совсем обычные проемы. Их заменяли оптические экраны из полимерной брони, на которые поступало изображение с видеокамер. Тот же самый вид из «окна», но надежность и безопасность гарантированы. Можно было не сомневаться, что здание от фундамента и до конька крыши нашпиговано различными охранными системами.

«Скромный» домишко художника внутри выглядел не менее помпезно, чем снаружи. Наборный паркет из разных пород дерева. На стенах картины известных художников, и не похоже, что копии. Наверное, в поселке художников так принято и считалось хорошим тоном иметь подлинники. Сам хозяин дома не произвел на лифтеров впечатление человека, близкого к творческому бомонду. Он скорее походил на углеводородного барона, ненадолго оторвавшегося от нефтяной трубы, тянущейся из недр страны куда-то через границу. Или на чиновника среднего звена, получившего год условно и оказавшегося временно не у дел.

Большую часть первого этажа особняка занимал каминный зал со всеми сопутствующими и соответствующими назначению атрибутами. По обе стороны от камина, в котором можно было зажарить целиком кабана-секача, стояли рыцарские доспехи, опирающиеся на двуручные мечи. Вдоль стен располагалось несколько огромных резных шкафов. Вместо книг полки были заставлены лотками, а в них раковины всех цветов и оттенков со дна морей и океанов планеты и… подземелий города. На стенах висели ружья, инкрустированные эмалью и золотом. Между нарезными орудиями убийства были развешаны колющие и режущие полоски стали всех времен и народов. А где есть арсенал, там должны быть и трофеи.

На шкафах красовались чучела птиц. На стенах висели рогатые головы парнокопытных. Чучела животных и птиц объединяло одно – все они принадлежали к вымирающим видам, давно и прочно обосновавшимся на страницах Красной книги. Раритеты соседствовали с трофеями, категорически запрещенными законом. Изготовившись к прыжку, навечно застыл панцирохвост. К боковой стенке шкафа, как живой, прилип электроскат, разве что не потрескивал. Кожекрыл под потолком оскалился, раскинув перепончатые крылья. Неизвестному таксидермисту удалось остановить мгновение, придав мертвым созданиям иллюзию жизни. На муляжи не похоже, слишком натуралистично. Руку мастера видно издалека. Лифтеры не удивились, если бы в стальной скорлупе доспехов оказались мумии средневековых рыцарей. Похоже, коллекционер не скупился на приглянувшуюся ему диковинку.

Шербец – меч, используемый во время коронации польских королей, мирно соседствовал с турецким ятаганом. От рукоятей китайских двуручных Чжаньмад тянулись к полу красные шелковые ленты.

Друг над другом вперемежку висели боевые цепы и плети из костяных, металлических и бамбуковых звеньев, насаженных на гибкие стержни.

Шаржуков, разглядывая короткий меч на подставке, уточнил:

– Вакидзаси?

– Отрадно слышать, что кто-то из молодежи разбирается в клинках, – одобрительно произнес Василий. – Дайто-сето – парное японское оружие, состоящее из двух мечей: длинного катаны и короткого вакидзаси. Их носили вместе, заткнув за пояс. А ты откуда знаешь? Увлекаешься?

– Нет, дома такой есть.