Сам Сеня пока толком не знает, зачем приперся в эту часть света – весь прошлый год он едва сводил концы с концами, перебиваясь на всяких тухлых работенках. Сейчас он днями напролет отдирает вьетнамскую лапшу от тарелок в каком-то местном ресторане. Мы с Олей спали на полу в его небольшой комнате в районе Эко-Парка. И все было бы чудесно, если бы не истеричная соседка по дому. Однажды утром вопрос о нашем выселении встал ребром.

Так мы попали в полную строительного мусора каморку посреди района Вэлли-Виллидж. Я устроился подсобным рабочим на стройку, и прораб разрешил мне оставаться на объекте ночью. С восьми утра и до восьми вечера я зачищал стены под покраску. К концу каждого дня я был похож на альбиноса в белом, а все вокруг меня покрывалось мелкой пыльцой штукатурки. После смены я вылизывал строительным пылесосом, насколько это было возможно, угловую комнату здания и накачивал надувной матрас. Спать на нем было жутко холодно. За ночь от строительной пыли воспалялась носоглотка, и потому весь следующий день я хлюпал носом.

Пока мы с Олей жили в этой дыре, завтракать и ужинать нам приходилось всякой дрянью из магазина 7-Eleven на углу квартала – до других маркетов пешком было просто не добраться. В единственной доступной точке торговли можно было купить кусок разогретой химической пиццы, бутерброд из холодильника с чем-то вроде мяса или пластмассовый хот-дог с горчицей. Также в ассортименте магазина было представлено десять видов кофе с разными ароматизаторами – все как один абсолютная моча на вкус.

Пока я днями висел на стремянке под потолком строящегося дома, Оля просиживала штаны за столиком ближайшего Starbucks в поисках работы на “Крейглисте”. Честно говоря, я не знаю, кому из нас приходилось хуже. Девушкам здесь сложнее найти сносную работу за кэш, не имея SSN[38]– в Лос-Анджелесе слишком велик риск нарваться на сексуальное насилие, мошенничество или простое кидалово.

Да мне и самому очень скоро довелось проверить на собственной шкуре эту иммигрантскую истину. В конце недели мой босс со стройки выдал мне сумму в два раза меньше обещанной. Я послал его в задницу, собрал вещи и вышел в ночной урбан. С ног до головы залитый краской и пыльный, как фильтр пылесоса, я брел по холодным улицам Вэлли-Виллидж. В тот момент я искренне ненавидел этот город за все доставленные мне унижения.

Вечером мы досиделись в Starbucks до самого закрытия. Ирония момента заключалась в том, что Оле наконец-таки удалось найти работу. Следующие три месяца она будет торговать травой в русском марихуана-шопе в Северном Голливуде. Эта работа в полулегальной сфере станет самым стабильным источником заработка для нашей маленькой семьи.

Целую неделю после моего бегства со стройки мы жили в какой-то адской мясорубке, зажатые между самыми дешевыми отелями, семейными ссорами и апатичными настроениями полыхающего безумием города Ангелов. Семь дней спустя я нашел себе работу в русском мувинге, но начисто потерял себя. В поисках американской мечты я был близок к тому, чтобы тронуться рассудком.

Я перебираю в голове эти воспоминания, лежа на полу в тесной комнатке посреди Западного Голливуда. Сейчас 3 часа жгучего августовского дня. Под потолком жужжит вентилятор, каждый оборот которого скрежетом отдается в моей голове. От жары простыня липнет к спине. Я лежу в одних трусах и слушаю, как за стенкой трахаются соседи.

Я бы с радостью выбрался в город, но все мои знакомые в это время либо отдирают вьетнамскую лапшу от тарелок за кулисами ресторанов, либо передвигают мебель в чужих квартирах. Но даже если махнуть на все рукой и двинуть одному, то без машины в городе шириной в шестьдесят миль делать нечего.

Я попал в плавящийся на солнце, манящий позолотой капкан Лос-Анджелеса. От его декораций не скрыться. Он льется в меня сладким стоном из-за стенки, заползает в уши шепотом шин с бульвара Санта-Моника. Смешиваясь, эти приторные карамельные звуки сводят меня с ума. Я не хочу участвовать в этой оргии, но ползти мне абсолютно некуда. Голливуд не спрашивает разрешения. Я остаюсь всасывать свою иммиграниаду здесь – в собственном поту.

Я ничего не вижу. Почему меня никто не предупредил, что здесь будет так темно? Все говорили: “Попробуй! Попробуй!”, но никто не сказал, что я могу ослепнуть. И что это за странные звуки? Я ничего не понимаю. Откуда эти звуки? Как можно понять, откуда эти звуки, если я ничего не вижу? И почему звук называется звуком? И почему на “з”? З-з-з-звук! Это очень странное слово – звук. А вдруг я здесь навечно? Вдруг это все игра, и тот, кто попробовал, попадает сюда навсегда? Это что-то вроде смерти, ты умер – и все, назад дороги нет. Но у меня все было в порядке! Зачем я попробовал эти чертовы наркотики?! Неужели все они знали и не говорили мне?! Я считал их своими друзьями, а они так нагло врали мне в глаза!

Внезапно зрение возвращается. Я вижу, как Оля блюет из окна. Я пытаюсь дотянуться до нее, но она так далеко. Я тянусь к ней через разделяющую нас вечность автомобильного сиденья. Ее тошнит прямо на тротуар. Она блюет звездочками и зелеными квадратиками. Боже, как прекрасно она это делает! Я люблю тебя, Оля! Если бы не это расстояние…

Меня держит всю ночь и весь следующий рабочий день. Мой первый кекс с травой, который Оля притащила с работы, дает мне столько почвы для размышлений над системой мироздания, что несколько следующих недель я хожу, опустив глаза в землю, и мало разговариваю. Теперь я убежденный релятивист.

Проехать Северную Америку на машине я задумал еще в малайзийском аэропорту. Уже через месяц работы в душном Лос-Анджелесе я купил себе Dodge Ram Van 1986 года с пятилитровым двигателем. Моя первая машина сломалась через пятьдесят миль от места покупки – коробке передач пришел конец. Ремонтировать ее было неоправданно дорого, и я продал малышку на свалку.

Еще через месяц у меня появился Dodge Caravan 1998 года. Машина звучала как музыкальный инструмент, тем не менее она ездила. В первую же ночь я, Оля и Сеня подались в горы неподалеку от Лос-Анджелеса. Впервые за бесконечно долгие рабочие недели мы вдруг вдохнули кислорода. В груди больно забилось, застоявшееся масло хлынуло по сухим руслам – следующие недели я буквально считал часы до отъезда.

Наконец нам с Олей выдают канадские визы. Почему-то новые штампы в паспорте перестают приносить былую радость. Кроме того, я получаю временные водительские права, делаю автомобильные номера, страховку и совершаю целый комплекс мелких приготовлений к рывку через Штаты.

В середине сентября мы с Сеней просто и буднично прыгаем в Dodge, забираем Олю с рабочего места в марихуана-шопе и выплываем на Пятый хайвэй. Мы держим путь на Аляску.

Когда я планировал маршрут своего кругосветного путешествия, было всего несколько точек на карте мира, которые я даже боялся рисовать в мечтах. К Аляске я относился с особым трепетом. Из Минска мне казалось, что это самый недосягаемый и неприступный уголок планеты. Он лежал дальше, чем что бы то ни было на земле, и в то же время был удивительно близким и понятным. Даже сейчас, когда все стены пробиты и остается просто жать на педаль, я все еще до конца не верю в то, что еду в это особое для меня место, что еду “домой”.