— Что ты здесь делаешь?! — кричу я и бросаюсь его обнимать.

— Я так рад снова видеть тебя, Юдит, — отвечает он.

— Что происходит? — спрашиваю я.

— Все встало с ног на голову, — отвечает он.

— Я живу в другом мире, но ты ведь живешь в том же самом, — говорю я и улыбаюсь.

Бендибол кивает.

— Ты всегда была умной девочкой.

— Какой сегодня день? — спрашиваю я.

— Среда, седьмое марта, первого года.

— Ты видел наш календарь?

Бендибол кивает.

— Чудесная идея.

— Спасибо. А ты статую видел?

Он снова кивает.

— Молодцы, — говорит он. — Но вы не поняли. Не будет никакого корабля. Вы должны сами сделать всю работу.

— Какую работу?

Но Бендибол не отвечает. Лишь серьезно на меня смотрит.

— Вам нужно быть осторожными. Похоже, будет война, — говорит он, встает, надевает старый велосипедный шлем и уходит прямо сквозь стену…

После долгого совещания мы решаем остаться на ферме. Все согласны, что лучшего места не найти. У нас есть крыша над головой, дровяная плита на кухне, баки, полные дождевой воды. Есть возможность защитить себя, если вдруг появятся враждебно настроенные люди.

Габриэль с Дэвидом нашли наш календарь неподалеку от лагеря, и Габриэль прибил его над входной дверью.

— Вот теперь они живут здесь как цивилизованные люди, — довольным тоном говорю я.

— Кто — они? — спрашивает Дина.

Мне уже гораздо лучше. Я стараюсь не думать о своем провале в памяти — с того момента, как я упала в подземный туннель, до того, как ребята нашли меня в кровати. Я сказала им, что просто зашла и прилегла погреться. Теперь я брожу по двору, украдкой выискивая скрытые ямы, и зову Умника.

— Наверное, он испарился, — говорит Дэвид. — Жизнь вышла из него, как воздух из шарика.

— Не шути так! — сердито говорю я.

— Я и не шучу! — огрызается Дэвид.

Габриэль снимает нашу ссору на видеокамеру.

— Прекрасная сцена! — восклицает он, искренне пытаясь подражать голосу Ингмара Бергмана.

— Заткнись, идиот! — кричу я на него.

* * *

Я открываю дверцу дровяной плиты и заглядываю внутрь. Там все черно от копоти. Должно едко пахнуть старой сажей, но запаха нет. Я выпрямляюсь, осматриваю кухню и обнаруживаю на мойке рулон бумажных полотенец. Отрываю кусок примерно в метр длиной, скатываю его в комок и засовываю в плиту. Сверху кладу горсть хвороста и поджигаю бумагу зажигалкой Дины. Огонь вспыхивает сразу, и я удовлетворенно закрываю дверцу. Так делала моя бабушка. Из щелей конфорок пробивается дым и клубами расплывается по кухне. Я быстро оглядываю плиту в поисках задвижки, нахожу и изо всех сил стараюсь ее сдвинуть. Наконец задвижка с ворчливым скрипом открывается. Огонь в плите погас, и я снова комкаю бумагу и поджигаю.

Когда пламя начинает потрескивать, я подкладываю несколько веток потолще. Чувствую, как меня наполняет радость. Мне удалось разжечь огонь! У нас есть плита!

В шкафчике для посуды нахожу большую кастрюлю и иду к бакам с дождевой водой у кухонной двери. Я рассматриваю темную воду, недоверчиво ее нюхаю. Вода совершенно ничем не пахнет, но сверху плавает какой-то вязкий слой. Я пожимаю плечами и стараюсь наполнить кастрюлю, не зачерпнув его. Возвращаюсь к плите, ставлю на нее кастрюлю и бросаю туда несколько горстей мидий. Расставляю на столе глубокие тарелки и раскладываю ложки. Услыхав бульканье кипящей воды, я направляюсь к входной двери, отпираю замок и распахиваю ее настежь.

Дождь закончился, но воздух насыщен влагой. С веток стекает какая-то слизь, напоминающая сопли. Тихо.

— Сегодня у нас суп из мидий! — кричу я так громко, что белые птицы рухнули бы на землю, если б осмелились сюда прилететь. Стою на веранде и жду, но никто не отзывается.

Вскоре со стороны хлева доносятся шаги, и я вижу бредущих по двору ребят. Черные волосы Дины спадают на лицо, как занавеска, она откидывает их, и я вижу, ее усталые глаза. Под ними круги, словно она не спала несколько недель. Ее поддерживает Габриэль. Его темно-серое от засохшей грязи лицо изборождено светлыми полосами, которые оставил пот. Дэвид идет на несколько шагов впереди, но заметно, что он совершенно без сил. Каштановые волосы, отросшие до плеч, свалялись и стали похожи на шнурки. На шее вскочили две бородавки, загноились и стали кровоточить, окрашивая кожу в желто-красный цвет.

«Боже мой! — думаю я. — Мы похожи на банду разбойников. Дикари». Я рассматриваю свои ногти. Они длинные, загнутые и грязные.

— Черт подери, как дымит, — бормочет Дэвид и, прищурившись, смотрит на трубу дымохода.

— Я разожгла огонь и сварила суп из мидий, — говорю я. — Можно поесть на веранде.

— Я не голодна, — говорит Дина.

— Ты должна поесть, — настаиваю я.

Дэвид с шумом высасывает моллюсков из раковин, но Дина неподвижно сидит и смотрит прямо перед собой. Мне кажется, я узнаю это ее состояние и пугаюсь, что она заболела.

— Ешь, — говорю я и подношу ей ко рту ложку с мидиями. Дина послушно, как птенец, открывает рот.

— Как странно, — говорю я. — Ничего не понимаю.

Ребята отрываются от еды и смотрят на меня.

— Правда не понимаешь? — после долгого молчания спрашивает Габриэль.

— А ты? — отвечаю я вопросом на вопрос.

Он пожимает плечами и возвращается к еде.

Тихо, слышны лишь хлюпающие звуки.

— Горячая еда! — счастливо вздыхает Дэвид.

— Будто она разбилась, — вырывается у меня.

— О чем ты? — спрашивает Дэвид.

Я задумываюсь. Дэвид снова хлюпает мидиями.

— Жизнь, — отвечаю я.

— Жизнь? — переспрашивает Дина и откидывает волосы на бок. Ее взгляд снова становится осмысленным. Дэвид и Габриэль уже поели и вопросительно смотрят на меня.

— Да, жизнь.

— В каком смысле?

— Я не знаю. Это все, что пришло мне на ум.

— Что жизнь разбилась?

Я киваю. Снова задумываюсь. Продолжаю жевать.

— Скорее даже лопнула.

— Лопнула? — жуя, переспрашивает Дэвид.

— Да, как зеркало, — с воодушевлением говорю я. — Ну, знаешь, словно треснуло большое зеркало, и ты вдруг видишь, что там за ним.

— За зеркалом?

— Да, изнутри.

— И что там?

— Не знаю. Что-то не сходится. Я долго считала, что все это лишь сон. Обычный кошмар, только очень долгий. Но тут что-то другое.