Тут Руссула кидается герцогу в ноги и молит его в следующих словах:

— Благородный супруг, я так гордилась тем, что завела собственного астролога подобно королеве Екатерине. Я ведь пеклась о вашем престиже… о вашем standing[56]…

— Но дорогая моя, — ответил ей герцог, начиная слегка раздражаться, — я ведь уже привез алхимика из столичного города Парижа, точнее, из Аркёя. А я не собираюсь кормить целую ораву негромантов. Лично я предпочитаю алхимика: когда он получит философский камень…

— Какое шарлатанство! — вскричал Дюпон.

— Ты плохой товарищ! — возмутился герцог. — Какая подлость — хулить ремесло своего собрата! Ты мне не нравишься!

Тут появился монсеньор Биротон в сопровождении аббата Рифента. Оба удостоились горячих объятий герцога, который тут же разъяснил епископу ситуацию и попросил у него совета.

— Гоните обоих, — посоветовал Онезифор.

— Ну вот, вечно ты преувеличиваешь! — воскликнул герцог, — один из них мне нужен.

— Мне тоже, — сказал Руссула.

Капеллан нерешительно почесал в затылке.

— Ну так как же? — спросил герцог. — Кого из двух: астролога? алхимика?

— Все это сильно попахивает костром, — ответил Биротон.

Астролог тут же обратился к нему.

— Я добрый христианин, — заявил он, — разве не был я у вас на исповеди?

Но герцог смотрел на него с растущим отвращением.

— Какой мерзкий подхалим этот человечишка! Нет, решительно он мне не нравится.

— Но ему не откажешь в благочестии, — сказал Онезифор, — и потом, в конце концов церковь не запрещает смотреть на звезды.

— Я даже нахожу, что это весьма поэтическое занятие, — просюсюкала Руссула.

— И кроме того, — добавил аббат Рифент, — сьёр Дюпон не разделяет еретического учения пресловутого поляка Коперника. Это очко в его пользу.

— Коперник — попам соперник, — рассеянно срифмовал герцог.

— Ах, ах! — восхитился Пострадаль.

— Солнце вращается вокруг земли! — возгласил астролог, — и только безумный или коварный еретик может утверждать обратное.

— Ой, до чего ж он ученый! — просюсюкала Руссула, — у меня непременно родится наследник.

— Они все решили обвести меня вокруг пальца, — мрачно пробормотал герцог.

— Алхимия — темная и сомнительная наука, — продолжал Онезифор, видя, что герцогиня и ее колдун взяли верх. — Огни горнила алхимика сильно смахивают на адское пламя, а жажда золота — вещь весьма предосудительная. Что же до эликсира долголетия, то это напоминает мне слова диавола, обращенные им к нашим прародителям: еritis sicut dei[57], сопровождающие совет съесть пресловутое яблоко, также сулящее им бессмертие…

— Гм! — хмыкнул аббат Рифент.

— …и все вы знаете, что с ними потом приключилось.

— Аминь! — закричал Дюпон.

— Аминь! — повторили за ним Руссула, Пострадаль и аббат Рифент.

Герцог молчит. Он злобно глядит на астролога, начиная беситься, но пока не выказывая этого. Дюпон же, считая, что дело в шляпе, наглеет и распускает язык:

— О, силы небесные, что управляете мирскими делами, я вижу, как вы приносите дары свои и благословления драгоценному наследнику, коего предстоит зачать в самом скором времени высокородному и прославленному герцогу д’Ож…

— То есть как! — вскричал высокородный и прославленный герцог д’Ож, — то есть как это предстоит? Эй, жена, вы, значит, совсем не беременны?

— Пока нет, благородный супруг, но вы об этом позаботитесь.

И Руссула, зардевшись как маков цвет, скромно потупилась.

Высокородный и прославленный герцог д’Ож вцепляется Дюпону в глотку и начинает душить его своими мощными руками. Астролог выкатывает глаза прочь из орбит и высовывает бледный язык, пока Жоакен изливает на него злость и презрение к наглецам подобного рода.

Он трясет его все сильней и сильней. Руссула кидается в ноги герцогу, моля о пощаде. Онезифор просит аббата Рифента принести ему все необходимое для последнего причастия жертвы. Виконт де Прикармань твердо держится политики невмешательства.

— Пощадите его, благородный супруг! — вопит герцогиня, — пощадите его!

— В самом деле, довольно, мессир, — говорит с кротким упреком Онезифор, — умерьте свои порывы, а то я не успею дать ему последнее напутствие.

Дюпону суждено было пережить это тяжкое испытание. Герцог наконец выпустил его из рук чуть живого, и он сполз наземь, точно перезревший сыр; окружающие поспешили убрать его прочь, а тем временем вошедший алхимик низко кланялся своему господину.

Герцог мог быть доволен: он одержал верх.

Сидролен открыл глаза: кто-то шептал ему что-то на ухо. То была Лали, а шептала она ему, что обед готов.

— Ничего себе вы придавили! — добавила она. — Проспали завтрак, — не могла же я позволить вам спать весь день; вставайте, я приготовила вкусный обед.

Сидролен растерянно таращился на Лали: она появилась так недавно, что он не сразу и признал ее.

— Мне снились сны, — прошептал он почти про себя.

— Только не вздумайте рассказывать их мне.

— Это почему же? — с интересом спросил Сидролен.

— Так не принято.

— Как не принято?

Но Лали ограничилась призывом:

— К столу, к столу!

Стояла еще довольно теплая погода, и стол был накрыт на палубе. Прибор уже ждал Сидролена.

— А вы-то сами пообедали? — спросил он.

— Да, мсье.

— В следующий раз дождетесь меня и накроете на двоих.

— Мерсимсье, очень даже мило с вашей стороны.

Сидролен направился на камбуз. Лали кинулась следом.

— Вам что-нибудь нужно?

— Укропной настойки.

— Вы что ж это — решили набраться укропной настойки перед обедом?

— Как обычно.

— Да это же вредно.

Сидролен слегка усмехнулся.

— Нет, правда, — повторила Лали, — это очень вредно.

— Может, вам угодно пойти и собрать вещички, — сказал Сидролен, — так я возражать не стану. Готов даже заплатить вам за месяц вперед, если вы отчалите незамедлительно.

— Да ладно уж, держите свои денежки при себе, — сказала Лали.

Сидролен приносит бутылку укропной настойки и наливает себе четверть стаканчика, разбавив его до краев минералкой. Попивая эту смесь, он рассеянно следит за тренирующимися гребцами.