звук плескания затихал, затем звучал с новой силой, отчаяннее и короче, а волны били, чайки кричали, и я не знал, успею ли добраться до неё вовремя.

Когда я доплыл до неё, она была под волнами. Я обхватил её запястье и потянул вверх. Когда её голова вырвалась на поверхность, девочка замолотила руками, обрызгивая моё лицо и руки, пытаясь ухватиться хоть за что-то, взобраться над водой. Она кашляла и жадно глотала воздух, а ещё так сильно пиналась, что мне пришлось оттолкнуть её.

– Успокойся! – крикнул я, пытаясь снова приблизиться. Но её охватила паника – она поцарапала мне руку и врезала кулаком по лицу. Я попятился и нырнул. Теперь я выплыл сзади неё, схватил её за плечо, перевернул на спину и поплыл.

Наконец она поняла, что я спасаю её. Тело расслабилось. Теперь я мог распределить её вес и плыть на боку. Чёрные волосы девочки извивались вокруг лица, как водоросли во время прилива.

До берега было слишком далеко. Впереди из воды выглядывал камень. Он был нашим единственным спасением. Я тащил девочку через сильную зыбь, едва удерживая её голову над водой. Вскоре я стал задыхаться, у меня заболели руки. Течение несло нас в сторону камня. Если бы оно пронесло нас мимо, не уверен, что у меня хватило бы сил повернуть и поплыть против него. Нас бросило ближе к разбивающимся о камень волнам. Я схватил девочку покрепче – сейчас нельзя было её упустить! – и, призвав всю свою силу, оттолкнулся…

Моя нога коснулась камня.

Девочка ухватилась за него, в ужасе кашляя.

Для двоих на камне едва хватало места. Я сел, опустив ноги в воду, и посмотрел на изгиб острова Спиндл, с трудом восстанавливая дыхание.

Теперь я мог оставить её. Я же дотащил её сюда, ведь так? Спас её, когда она точно бы утонула. Этого же достаточно?

Но вот её дыхание уже выровнялось, а я всё ещё был рядом.

Девочка сидела возле меня, прижимая колени к груди. Она сильно дрожала, всё тело трясло. Но она улыбалась. И её глаза – ясные, яркие, серые – тоже улыбались.

– Ты спас меня, – сказала она. – Спасибо!

К моему потрясению, я улыбнулся в ответ.

Я присмотрелся к девочке. В ней всё ещё чувствовалась насторожённость, которую я приметил ещё на утёсе. У неё был волевой подбородок, сильные и худые конечности, а стопы усыпаны мозолями, почти как у меня.

Она кивнула в сторону моего плеча. Там красовались три длинные красные царапины.

– Это я тебя так?

Я пожал плечами:

– Всё нормально. Это не твоя вина. Люди плохо плавают.

– Ты хорошо плаваешь. Когда я увидела тебя впервые, то спутала с тюленем. Но потом ты помахал, – она со всей силы потёрла плечи ладонями. – Ты такой раскрепощённый в воде!

– Совсем как ты на суше! – сказал я. – Будто ты в своей тарелке.

Весь мир с его опасностями и правилами испарился. Ветер разносил свою песню по волнам. Волны ударялись о камень то высоко и легко, то глубоко и мрачно, как голоса, сливающиеся в мелодии.

– Что за песню ты пела? – спросил я.

– На берегу? Ой, это одна из старинных баллад дедушки. Называется «Сьюл Скерри».

– Споёшь сейчас?

Она покачала головой:

– Я пою только в одиночестве.

Я кивнул на широкую полосу белогривых волн, отделявших нас от берега:

– Чем тебе не одиночество?!

В уголке её рта заиграла улыбка:

– Ну хорошо, только не смейся.

Она запела чистым, прекрасным голосом:

– В стране Норвегии жила

Младая дева да дитю пела:

«Где твой отец, не знаю я,

И из какой страны он родом».

Однажды красна дева на брегу

Уснула крепким сном,

И к ней явился серый шелки…

Я не услышал следующую строчку, потому что она пропела шелки, и моё сердце замерло. Неудивительно, что песня взывала ко мне! Она была о моём народе! Но песня была человеческая. Как они могли передать ритм волн, восторг и томление так верно?

Теперь девочка пела:

– Вставай, вставай, дитя моё,

О, как же крепок сон!

Поведать об отце готов,

Ведь он… он…

Её глаза расширились:

– О, я вспомнила!

…Он у ног твоих склонён.

Она остановилась.

– Ещё немного, – попросил