Дорден сдавил шею на долю секунды, достаточную, чтобы мужчина вырубился, а затем бросил его ничком на пустую койку. Ординарцы уже бежали к ним.

— Свяжите его. Вколите ломитамола, но все равно свяжите.

Он повернулся к Кёрт.

— Вы знаете, сейчас вообще-то война. Вам не помешала бы охрана. Во время войны становится небезопасно даже в тылу.

Она кивнула. Ее трясло.

— Спасибо, Дорден.

— Рад помочь. Я искал вас. Идемте. — Он поднял стопку инфопланшетов и бумаг, которые она уронила, уклоняясь от рабочего, и повел ее под руку к выходу из палаты.

В прохладе коридора она остановилась и прислонилась к холодной стене, делая глубокие вдохи.

— Как давно вы работаете? Вам нужен отдых, — сказал Дорден.

— Мнение врача?

— Нет, друга.

Анна посмотрела на него. Она все еще не вполне понимала этого иномирца, но он нравился ей. И он со своими танитскими медиками был единственной надеждой боевого распределительного пункта.

— Вы работали не меньше моего. Я видела вас вчера в полночь за работой.

— Я дремал.

— Как это?

— Я дремал. Это полезное умение. Я поставил бы его чуточку выше умения накладывать шов. Я знаю все оправдания насчет «не было времени на сон». Я сам к ним прибегал. Проклятье, я был доктором много лет. И научился дремать. Десять минут тут, пять там, в любой перерыв. Сохраняет бодрость.

Она покачала головой и улыбнулась.

— И где вы дремлете? — спросила она.

Он пожал плечами.

— Я обнаружил исключительно удобный шкаф с простынями на третьем этаже. Вам стоит попробовать. Вас не побеспокоят. Постели все равно никогда не перестилают.

Это рассмешило ее.

— Я… вам благодарна.

Он снова пожал плечами.

— Учитесь, военный врач Кёрт. Выкраивайте время на дрему. Доверяйте друзьям. И никогда не поворачивайтесь спиной к обскурозависимому со ржавым ножом.

— Я запомню, — произнесла она, чуть-чуть слишком торжественно.

Они вместе прошли по холлу, минуя две группы, несущие критических больных в операционную.

— Вы искали меня?

— Хм-м, — протянул он в ответ, одновременно просматривая документы, которые нес. — Это ерунда на самом деле. Вам это покажется глупостью, но у меня есть одна мысль насчет мелочей. Еще один урок, если вы в настроении. Следите за мелочами, иначе они укусят вас за фесову жопу.

Он остановился, посмотрел на нее и залился краской.

— Мои извинения. Я слишком долго был в компании необразованной солдатни.

— Принимаю. Расскажите, что там с мелочами.

— Я был в палате интенсивной терапии 471/k и столкнулся с вот какой ситуацией. Здесь в основном жители внутренних трущоб, раненные в первые дни. Тут у нас ожоги, шрапнель, переломы, вывихи — полный набор гадостей, в общем-то. Все они были в Коммерции, когда упали бомбы. Точнее, — он сверился с инфопланшетом, — станция С4/а и восточные торговые дома.

Она взяла инфопланшет у него.

— И?

— Я смотрел, нельзя ли выписать некоторых или хотя бы перевести в обычную палату. Там, может, около дюжины тех, кого можно перевести в обычные палаты.

— И? — повторила она. — В этом все дело? Административные соображения?

— Нет, нет! — сказал он, переворачивая очередную страничку. — Я перечислил вам основные случаи ранений: в основном от снарядов, несколько травм от панического бегства. Но было еще двое, оба в коме, в критическом состоянии. Я… я заинтересовался, почему у них огнестрельные ранения?

— Что? — Она выхватила инфопланшет и внимательно изучила.

— Маленький калибр, возможно, игломет. Легко спутать с ранениями от шрапнели.

— Здесь написано «порезы о стекло». Навес станции взорвался и…

— Это иглометные раны. Я осмотрел, помимо этих двоих, более десятка раненных осколками. В этих стреляли в упор. Я проверил записи. Еще двенадцать были доставлены с того же места с идентичными ранениями, но все мертвы по прибытии.

— Коммерция, так?

— Субтранзитная станция C7/d. Не задетая, по сути, прямым обстрелом, по утверждениям записей. Но там нашли не менее двадцати тел.

Она перечитала записи и посмотрела на него.

— Вы думаете о том же, о чем и я? — улыбнулся он. — Сотни тысяч погибли или умирают, все нуждаются в нас, а я думаю только о двоих. Мне не стоит думать о том, как они пострадали, только о том, что я нужен им.

Она помолчала.

— Да, об этом я думаю… но…

— О… «Но». Полезное слово. Почему их застрелили? Кто открыл огонь по беззащитным гражданам в разгар катастрофы?

Несмотря на часы, проведенные на дежурстве, Анна Кёрт внезапно снова оживилась. Дорден был прав: это была мелочь в сравнении с невероятным горем в улье Вервун. Но это нельзя было оставить незамеченным. Сколам Медикалис учили ее ценить каждую жизнь в отдельности.

— Улей Вервун убивают, — сказала она. — Большая часть убийц — там, в охряных доспехах. Некоторые, должна признать, сидят за схемными столами в Штабе домов. Но есть еще один — и мы его разыщем.

Гаунт поправил фуражку, лишний раз протер отворот чистой кожанки и оставил свиту из шести танитских солдат возле лифта. Свита, возглавляемая Каффраном, спокойно стояла, рассматривая изысканную помпезную обстановку Верхнего хребта. Никто из них никак не ожидал, что доведется увидеть хоромы ульевой знати.

— Даже в фесовом лифте есть ковер! — выдохнул рядовой Кокоэр.

Гаунт осмотрелся.

— Оставайтесь тут, ведите себя хорошо.

Призраки кивнули и столпились вокруг вычурно изукрашенного фонтана: вода вытекала из раковин в руках позолоченных нимф и, пенясь, падала в заросший лилиями зеленый бассейн. Некоторые из Призраков положили лазганы на мраморный бортик. Гаунт улыбнулся, увидев, как Каффран отряхивает брюки сзади, прежде чем присесть на бортик.

Настолько не к месту, думал он, бросив на них последний взгляд, шесть грязных армейских псин, только с поля боя, под сводом безмятежных апартаментов власти и богатства.

Он шагал по Променаду, и голубой ковер приглушал стук начищенных сапог. Воздух благоухал, а из скрытых вещателей доносились нежные напевы. Потолок крытой улицы был стеклянным, поддерживаемым тонкими железными перекрытиями. Деревья, настоящие деревья росли на клумбе в центре длинного холла, и маленькие цветастые певчие птички порхали в ветвях. Вот они, привилегии власти, подумалось Гаунту.

Массивные двери, вырезанные из цельного ствола какого-то исполинского дерева, оказались перед ним, на них выделялась латунная эмблема дома Часс. Плющ обвивал стены по обеим сторонам, голубые цветочки распустились на деревьях в аллее, ведшей к дверям. Он вытащил печать и приложил к выпуклой скважине в замке.