голове у него. Правду люди говорят, «без отца полусирота, без матери — круглый». Разлетелись «кукушата», кто куда. А не писали, выходит не хотели расстраивать. Как же так, куда теперь? — терзался «Цыган».

— Ладно, «Цыган», — голос «Орла» вывел его из оцепенения, — чего стоять на морозе. Пошли к нам, отдохнешь с дороги, ведь праздник на носу — все-таки Новый год. Дома мать пирогов напекла, наливка есть, отметим твоей приезд.

Дом Орловых был всего в нескольких сот метрах отсюда.

Тяжело было на душе. Ноги стали чугунными и не хотели идти. Последние метры к дому Орловых, друзьям пришлось, почти волоком вести своего друга. Тетя Лида, мать Володьки, такая же бойкая и шустрая, как и год назад, быстро собирала на стол, успевая при этом и задавать вопросы и пересказывать деревенские новости. Тепло было у Орловых дома, уютно.

Сердце оттаивает, а душа болит, ноет, не давая вздохнуть. Тоска и грусть одолевают. С улицы ввалился отец «Орла», дядя Миша. Михаил Васильевич. Именно не вошел, а ввалился, как всегда шумно, топая и кряхтя с мороза. Похлопывая себя руками по бокам, стряхивая прилипшие снежные крупинки. Отец «Орла» был мужчина огромного роста, с пышными усами, крупными чертами лица. Зайдя в комнату, он взял крылышко гуся, что заменяло веник в каждой хате, стал стряхивать снег валенок. Смахнул налипший иней с ресниц, и отрывать сосульки с усов.

— Это кто же к нам пожаловал — а, мать? — спросил дядя Миша, и, как обычно, не стал ждать ни от кого ответа.

— А я гляжу, в сенях шинель висит. На военную шинель не похожа, а погоны кажись настоящие, что-то, я таковых и не видывал, а мать? — раздеваясь, выпалил он, пройдя в хату, остановился, рассматривая незнакомца.

Его усердное желание, что-то вспомнить отразилось на его лице. Морщинки собрались в густой пучок на лбу, глаза прищурились, но, почувствовав бесполезность своей затеи, обратился к сыну.

— Володька, дружок— то твой из чьих будет, а? — дядя Миша щурил глаза и еще внимательнее рассматривал военного, как пришельца с другой планеты.

Гость сидел напротив окна и дневной свет не позволял хорошо рассмотреть его лицо.

— Не уж то не признали, дядя Миша — это же я, Алик — «Цыган» Ивана шофера с автобазы, сынок, мы же с детства с Вовкой, — он не успел договорить, как отец «Орла» подошел к нему, взяв за плечи, прижал к своей могучей груди. Трижды, по старому деревенскому обычаю, расцеловал его, а потом оттолкнул от себя.

— Вот это дела, — дядя Миша присел на край табуретки.

— Значит, добился все-таки своего, «цыганенок» — поступил в военное училище. И в какое же?

— В Суворовское училище, дядя Миша.

— Это что же за училище такое, не уж то Александра Васильевича Суворова?

— Да, дядя Миша, его именем называются эти училища.

— А вот меня, как Фрунзе — Михаил Васильевичем кличут, что такого нет училища?

— Как нет, вашим именем целая военная академия в Москве названа, — так что надеюсь и там придется нам поучиться, «Цыган» сыграл на самолюбии дядя Мише.

— А я гляжу, лампасы, что ли у тебя на штанах. Так что же все вы потом генералами будете — так что ли? — он усмехался в свои густые пшеничные усы. «Цыган» замялся, но шутливый тон отца «Орла», придал ему смелости, и он выпалил:

— И будем обязательно, только не сразу.

— Так вам генеральских штанов не хватит, если все генералами будете, — засмеялся дядя Миша.

— Где же вы столько штанов нашьете, а? Все дружно рассмеялись, подтрунивая над другом.

— Ты уж, сынок не обижайся на старика, это я так по-свойски тебе говорю, как родному. Чертовски рад за тебя.

— Молодец, хвалю. Я думаю не зря ты молоко матери пил, царство ей Небесное. Хорошая была у тебя мать, наша деревенская, работящая и веселая, — он перекрестился, повернувшись к образам на стене.

Комок предательски, который уже раз за утро, подкатил к горлу «Цыгана». Трое суток ехал, целый год мечтал он, как вот так его отец обнимет, прижмет к своей груди и скажет именно такие простые, человеческие слова.

Отца нет, сестры нет, братьев тоже, отец с новой женой. Обидно.

— А что это ты, мать, хлопцам, в честь праздничка не нальешь? — стараясь скрыть наступившую неловкость, обратился дядя Миша к тете Лиде, не дожидаясь ее ответа, полез в шкафчик, достал свою знаменитую наливку. Наливка дяди Миши славилась на всю округу. Кто хоть раз пробовал ее, тот навсегда становился поклонником его продукции. Рецепт этой наливки, как-то по большому секрету, не раскрываю сути, он рассказывал ребятам. Рецепт оставил ему еще его прадед, когда они жили в Поволжье, где в саду их было много вишневых деревьев. С тех пор, из поколения в поколение они передавали его по наследству. Ребята всегда шутили над другом, что, когда очередь дойдет до него, то он станет единственным производителем наливки и они разбогатеют.

Тетя Лида тем временем, поставила на стол тарелки и маленькие рюмочки для наливки. Принесла деревенской закуски. На столе появились моченые яблоки, огурцы, капуста. Нарезала и поставила на стол тарелку с салом. Потом сняла с плиты кастрюлю наваристых щей, достала и нарезала хлеб.

— Давайте ребята выпьем за «Цыгана», вот ты черт, — поперхнулся дядя Миша, — за Алика нашего, — разливая наливку по стопкам, предложил отец «Орла».

— Сынок, пусть удача сопутствует тебе, пусть беды и невзгоды обойдут тебя стороной, будь достоин чести мундира, — выпалил он, и одним большим глотком опустошил свою рюмку.

Все дружно выпили, и набросились на угощения. Дядя Миша, разлил еще наливки, не обращаясь ни к кому, как бы завершая начатую мысль, предложил следующий тост.

— Держись сынок, крепись, ты теперь суворовец — торопливо произнес он и выпил.

Чтобы не обидеть хозяев, «Цыган» поел немного борща, хотя не чувствовал вкуса пищи, выпил чаю, и как не уговаривали друзья и родители Орлова, вечером сел на проходящий поезд, и уехал.

Степная казахстанская метель была последней, которая видела его рыдающим от обиды, от горькой участи судьбы.

Неспокойный сон прервался так же внезапно, как и наступил. А, может, это был не сон, а только боль пережитого. Полковник, открыл глаза, пытаясь понять, где он и, что с ним произошло. Он лежал на жесткой то ли кровати, то ли тележке, накрытый белой простыней, утыканный многочисленными проводами. В комнате пахло лекарствами. Слева, над головой висела колба, с какой-то жидкостью. Дышать было тяжело, оттого, что воздух казался спертым, отдавал гноем и потом. Голова его была стянута тугими бинтами,