казалось, чем-то скована. Медленно стал припоминать, как их привезли ночью в госпиталь. Дежурный врач, принимая раненых, тут же отдавал распоряжения медицинским сестрам, кого и в какое отделение отправить. Это полковник четко слышал. А потом высокий худощавый военврач, все пытал медсестру, доставившую их в Баку, как фамилия этого полковника и откуда он, из какой части. Он требовал документы, подтверждающие звание раненого офицера.

«Ангелочек» заливаясь слезами, говорила, что не знает про него ничего, а только его кличку «Сорвиголова», так называли полковника те бойцы, что передали его на станции Горадиз. Она пыталась убедить военврача, что их экипаж вертолета, прилетевший из Баку в Бейлаган за ранеными, бородатые солдаты под автоматом, заставили взлететь и в районе станции Городиз передали им двух раненых. Одного они называли или полковником, или кличкой «Сорвиголова» вот и все. Всю дорогу он был без сознания, а его спутник, кажется, его водитель, того оставили в Алятах, когда там приземлились и переложили часть раненых в госпиталь.

Он вспомнил, как очередной раз, когда очнулся и попросил пить, ему поднес стакан мужчина с бородой, который сказал, что его сын Намик тоже в палате. Кажется, у него перебит позвоночник.

Остальных соседей он не знал, они тогда еще спали. Намик, худенький мальчишка, лет восемнадцати, с перебитым позвоночником, стонал во сне, скрепя зубами от боли. Справа от него солдат, переведенный из реанимации, с которым еще не успели познакомиться, после операции отходил от наркоза, дышал тяжело и хрипло. Он хотел повернуть голову и посмотреть влево, но боль затуманила сознание. Он стал медленно погружаться в небытие.

Глава пятая

Шуша — не судимы будем

Судить легче,

чем самому делать

или воевать.

(генерал Омар Бредли, США)

Утренний солнечный зайчик, ворвавшись в реанимационную палату, запрыгал по стенке, потом прошелся по потолку и стал скакать по подушкам больничных коек. Иногда он останавливался и внимательно всматривался в лица раненых бойцов. Тихонько опускался на постели, маленькими шашками подходил к ним и аккуратно поглаживал бледные лица лежащих в реанимации солдат, как бы успокаивая их и желая скорейшего выздоровления. Вот он остановился над раненом, с обвязанной головой, у которого подергивалась левая щека. Тот был бледнее всех тех, кто лежал с ним в одной палате. На его впалых щеках, через густую щетину просматривалась кожа с нездоровой желтизной.

Зайчик подскочил к нему и нежно прикоснулся к впалым щекам, стараясь не нарушить покой раненого. Неосторожно скользнул и попал на глаза бойца. Человек дернул головой и проснулся. Полковник, улыбнулся. Появление в реанимационном отделении утреннего зайчика, впервые за последние дни, внесло некоторую радость в его жизнь.

— Ну что, брат соскучился тут один, да? Бегаешь, шалишь и мешаешь бойцам спать и набираться сил.

Зайчик на мгновение остановился, прислушиваясь к словам полковника, а потом отскочил куда-то в сторону и скрылся.

Голова после операции побаливала, но боль была терпима. Плечо левой руки стянутое тугой повязкой, зудело.

Очень хотелось пить, но рядом никого не было, а звать кого-то ему не хотелось. Полковник стал изучать провода, отходящие от его тела к каким-то приборам, в которых он ничего не смыслил. Увидел большую банку с прозрачной трубкой, отпускающую по каплям живительный эликсир. Это, наверно, глюкоза, подумал он и только тут вспомнил, как давно не ел настоящего хлеба. Чувство голода проснулось в нем. Рот наполнился слюной. Домашний горячий лаваш с бараньим сыром и сладкий чай, вот и все, что ему сейчас хотелось.

Вспомнился дом, дети, жена.

— Ну что ж, все подвластно времени и везение не может быть бесконечным, как не может быть жизнь бесконечной в этом мире, — вспомнив, где и что с ним произошло, полковник закрыл глаза и попытался успокоиться.

В последнее время эта фраза, очень часто приходила ему в голову.

Он каждый день видел во сне своих, далеких друзей, с которыми прошел первые годы ада Карабаха. При встречах, старался не спрашивать про других, смущенно похлопывая друг друга по плечу.

А мысли — ну как ты выжил, кого ты видел, где остальные, — как настырные шмели в жаркую летнюю погоду, так и лезли, жужжали в голове.

Смех, радость от встречи и жуткая мучительная боль, пронзающая до костей, опутывающая крепкой паутиной всю душу, страх, как бы не спросить о других, чтобы в ответ не услышать, что их уже нет с нами.

— Ну, как ты, «старина», поживаешь?

— Как дома? Дети еще не забыли, как зовут их отца?

Снова расставания, и одно пожелание, как тогда в горящей крепости Шуши, перед последним броском: «Мужики, постарайтесь выжить — прошу вас, мужики, я всех вас хочу видеть живыми». Но, не ко всем судьба была благосклонна.

Как иногда хочется заглянуть к Нему, ВСЕВЫШНЕМУ, кто предсказал всем «Судьбу», кто «Послание» послал мусульманам, где указал, что «только в раю каждый найдет успокоение». Да спросить бы ВСЕВЫШНЕГО АЛЛАХА, когда нам выйдет срок, и много ли нам осталось, чтобы успеть довести задуманное до конца.

Может быть, Володя Высоцкий знал, когда хрипел свою песню: — «Только к богу в рай, не бывает опоздания».

— Живой пока, — подумал полковник, — значит не время нам еще туда, на покой, рано нам, остались еще наши дела на этой грешной земле. Сквозь дремоту ему послышался голос преподавателя тактики полковника Ляхова, из академии Бронетанковых Войск, где он учился в Москве:

— «В любой обстановке способный командир должен проявить себя настолько, чтоб заслужить всеобщее уважение, а для этого, надо только всегда оставаться самим собой и верить. Верить в свою судьбу, в стойкость и мужество своих солдат».

«Настолько» — интересно сказано, а как узнать, где конец, и где начало границы. Судьбе было угодно дать преодолеть все трудности боев, ухабы и шероховатости поднять на высоту власти и бросить в глубокое ущелье человеческой ненависти. Жизнь многому научила его.

Со временем он стал прекрасно понимать, что только его разум — настоящее его оружие, которое не дает сломаться. Еще он понял, что оно становится только тогда оружием, когда познаешь своего врага, которого должен одолеть.

Ведь и жизнь, собственно, не что иное, как умение распознать врага и победить его, уничтожить и восторжествовать над ним.

Однако люди гибнут чаще всего не от слабости, не от недостатка сил, а из-за чрезмерной доверчивости.

Вот и он всегда верил людям, так же искренне, как и относился к ним, но сейчас, когда он лежал на больничной кровати, у него было