Она нахмурилась.

— Надену на палец кольцо ему и в свой дом приведу, как коня в поводу, — пропела Лизетт.

А Роланд подтянул:

— Гиацинтами украшу его, пьяным медом его опою.

Элинор снова запрокинула голову, любуясь звездными гиацинтами. Вильерс как-то очень интимно придвинулся к ней, и она ощутила влечение к нему. Она повернулась к нему и слегка приоткрыла губы.

— Вы примерили роль соблазнительной сирены? — спросил он. — Хотите увлечь меня?

— Всего на одну луну, — протяжно произнесла она.

— Это для меня приятный сюрприз, — произнес он, наклонившись ближе.

На его губах был вкус анисового ликера, как и у нее, и у них был еще какой-то пряный мускусный вкус, как ей показалось. Она замерла, придвигая свое лицо и предлагая полураскрытые губы, вспоминая Гидеона и то, каким сладким может быть поцелуй.

Вильерс уверенно принял ее дар. Он впился в ее рот своими губами, жадно обхватив ее лицо обеими ладонями.

Сквозь туман в голове она понимала, как отличен этот поцелуй от ее поцелуев с Гидеоном. Как же давно это было! Они были такими юными и неумелыми тогда. Гидеон провалился с первым поцелуем. Она засмеялась, и он послушно извинился. Очень скоро выяснилось, что она намного способнее к поцелуям. Он хотел прикасаться к ней, ласкать, хотел все сразу. А она была пока готова только к поцелуям.

— В чем дело? — вдруг услышала она резкий голос.

— Что вы имеете в виду?

— Где вы витаете? Я, кажется, целую вас, — сказал Вильерс.

Она виновато улыбнулась. В скудном свете, лившемся из дома, его глаза казались совсем черными. Тень от густых ресниц падала на его скулы.

— Кажется, я о чем-то задумалась, — призналась она.

После натянутой паузы он рассмеялся:

— Вы и Тобиас. Только перед вами обоими я испытываю это странное чувство, крупицу непонятного мне унижения.

— Вряд ли вы на это способны, — заявила она.

Он прищурился:

— Вы думали об Эстли, признайтесь.

Она ощутила изумление в первый момент и, казалось, не вполне отдавала себе отчет в том, что он говорит, находясь под влиянием спиртного.

— Прошу прощения, если я задела ваше самолюбие, — произнесла она. — Это был превосходный поцелуй.

— Вам понравилось? — недоверчиво переспросил Вильерс, привыкший к мгновенным победам и слегка разочарованный ее равнодушным видом.

— На ваших губах остался вкус аниса, — сказала она, выпрямляясь в своем кресле. — Я люблю этот вкус. Доводилось ли вам когда-нибудь в детстве рыскать в полях в поисках корня лакрицы?

— Нет.

Она кивнула, словно ждала именно этого ответа. Он был, затянут в бархат лет с пяти или даже с четырех. Кто позволит наследному герцогу сбегать из дома и бродить где попало?

— Вы снова мечтаете о своем Эстли? — спросил он.

Она снова глотнула ликера, еще больше разгорячившего ее кровь и рвущиеся к поцелуям губы. Возбуждение усиливалось. Перед ней был второй мужчина в ее жизни, с которым она целовалась. И это ей нравилось. Может быть, была права ее мать, называя ее вертихвосткой?

— Признаться, я думала о нем, — ответила она.

— Он красив, мечта любой девушки, — заметил он небрежно.

— Нет, он — моя мечта, а не другой леди, — сказала Элинор.

Лизетт и Роланд, заспорив о тональности, перестали петь.

— После смерти отца, — продолжила Элинор, — он, можно сказать, переселился в наш дом, играл с моим братом, приезжал к нам на каникулы...

— Из Итона, — договорил за нее Вильерс.

— Совершенно верно, — сказала она. — Я вообще-то не обращала на него внимания, но однажды, в один прекрасный день, мы по-новому взглянули друг на друга.

Рассказывая об этом, она вдруг ощутила странный прилив нежности к Вильерсу. Ей захотелось прильнуть к его губам, куснуть, лизнуть их.

— Взглянули по-новому, и что же дальше? — поинтересовался Вильерс.

— О, не подумайте, — игриво произнесла она. — Несколько месяцев мы были заняты поцелуями. Впрочем, все это было так обычно для нашего юного возраста.

Вильерс спокойно кивнул.

— А вы? — неожиданно спросила она, попытавшись представить его молодым и влюбленным.

— Что — я?

— Вы, ваша светлость, как вы влюблялись? — спросила она.

— У меня была возлюбленная по имени Бесс, служанка из трактира.

— Грудастая и прекрасная? — усмехнулась Элинор.

— Не помню, какая у нее была грудь, — ответил Вильерс. — По-моему, вам больше повезло в этом отношении.

— Ах, — смутилась Элинор, — вам просто, кажется. У меня слишком тугой лиф, это платье моей сестры, которое мне мало. Вообще-то я предпочитаю более скромную одежду, вы уже имели возможность это заметить на балу у герцогини Бомон, — сказала она. — После этого бала сестра решила всерьез заняться моим гардеробом.

Вильерс кивнул.

— Эта Бесс, разумеется, отвечала вам взаимностью? — спросила Элинор.

— Еще бы, я ведь как-никак герцог.

— Но это ведь не означает...

— Поверьте мне, — прервал ее Вильерс, если бы на свете нашлась служанка, которая отвергла бы притязания герцога, ей следовало бы отлить памятник из бронзы.

— И каковы последствия вашего увлечения? — спросила Элинор. — Эта Бесс стала матерью одного из ваших детей?

Вильерс лукаво улыбнулся.

— Мои дети не должны вас беспокоить, — произнес он.

Она задумалась.

— Не должны беспокоить в каком смысле: религиозном? Этическом?

— В одном из них, — неопределенно ответил Вильерс.

— Вообще-то я предпочитаю ясность в семейных отношениях, — сказала Элинор. — Разумеется, если вы не намерены жениться на мне...

— Вы сами решили выйти за меня, — напомнил он, — все об этом знают, вы этого не скрывали.

Элинор, хотя и была уже порядком пьяна, решила вновь прибегнуть к испытанному средству от охватившего ее волнения и поднесла к губам бокал.

— Возможно, я это сказала, чтобы утихомирить мою мать — произнесла она. — Мы оба по-прежнему вольны решать, кого нам избрать.

— Выходит, вы смотрите на нашу помолвку как на некий пробный акт?

Она подумала о Роланде, который являлся воплощением средневекового трубадура. Настоящий Бернарде Вентадорн! Томный и романтичный, он казался ей весьма привлекательным. Прислушавшись, она уловила обрывок песни о какой-то вдове, имевшей шесть мужей.

— Вы умеете петь? — спросила она Вильерса.