откупился! – ору я. – А другие? Один милиционер в этом чертовом киоске чуть от перепоя не умер. Утром «скорая» забрала, еле-еле отходили.

– Это называется кушать водку на халяву.

– Никакой халявы нет. Нормальному человеку просто опасно находится рядом с таким, как Митюня. Как и с тобой!..

Наши «Жигули» выбираются из рощицы и тут же ныряют в другую. Дорога – как после артобстрела.

– Когда ты на пляже орал как резанный, «Наташа» тоже смеялась? – вдруг спрашивает меня Сашка.

– Нет.

– Правда?

– Зачем мне брехать-то? Хотя посмеяться, конечно, есть над чем: приехали, полежали десять минут и ушли. Клоуны на арене цирка дольше выступают.

Сашка смотрит на сигарету и трет ногтем ее горящий кончик.

– Забавно.

Я снова ору:

– Что забавно?!.. Шо, блин, действительно в цирке, что ли?

Сашка вдруг бледнеет и сдавлено говорит:

– Останови машину.

– Зачем?

– Останови, говорю.

Я торможу. Сашка выходит и резко хлопает дверцей. Он как-то боком пятится в сторону и, резко обернувшись, припадает грудью к ближайшей березе. Его рвет… Рвет так сильно, словно выворачивает наизнанку.

Проходит пара минут. Сашка возвращается. У него бледное как мел лицо и слезящиеся, какие-то удивительно светлые глаза.

Сашка останавливается у машины и коротко говорит:

– Поехали назад.

Я жму плечами:

– Зачем? На турбазе умоешься.

Сашка кричит:

– Поехали назад, говорю!

Он споласкивает лицо из фляжки, делает из нее несколько жадных глотков, потом оглядывается и смотрит в сторону пляжа.

Я и не думаю заводить двигатель. Я же не самоубийца!..

Стараясь казаться спокойным, я говорю:

– К твоей «Наташе» поехали, да? Андрей Болконский решил вернуться на бал?

Сашка молча садится в машину.

Я спрашиваю:

– Саш, ты что, сдурел?

Сашка улыбается мне. У него взгляд только что проснувшегося ребенка.

Он говорит:

– Я не знаю. Но это и не важно.

– Боже мой, ты, что и в самом деле с той девчонкой познакомиться решил?! Над тобой же весь пляж теперь смеяться будет.

Сашка кивает:

– Пусть. Пусть только попробуют.

– Сашка, я тебя предупреждаю, если ты приблизишься к «Снегурке Наташе Ростовой» ближе, чем на три шага, одна красавица в красном купальнике тут же начнет комментировать твое сватовство. Причем вызывающе громко.

– Какая красавица и зачем ей что-то комментировать? – удивляется Сашка.

– Ты не видел никого, кроме «Наташи». Но вокруг были люди и даже распрекрасные и ревнивые женщины. Надеюсь, ты понимаешь, что женское самолюбие не стоит трогать?

– Я ничего такого не трогал, – взгляд Сашки удивительно светел. – О чем ты говоришь?

– Ни о чем.

Я завожу двигатель, трогаюсь с места и разворачиваю машину… Чуть не задеваю сосну.

– А, вообще-то, мне все по барабану, Саша, – говорю я, и мне вдруг становится легче. – Мне бы тебя только с рук сбыть. В общем, будь что будет. Не убьет же она нас.

– Кто?

– Скоро узнаешь. Кстати, Саша, у меня нет женского терпения, самообладания и страсти к самопожертвованию. Хотя я ни на что не надеюсь, ведь пляжная «Наташа Ростова» скорее всего, сбежит от тебя. Она сбежит от насмешек, твоего жалобного взгляда да и вообще…

Машина проходит впритирку со старым пнем. Молодая поросль нежно царапает дверь.

– Наверное, сбежит, – соглашается Сашка. – Скорее всего, сбежит. Ну и что?..

– Что, ну и что?.. Кстати, Сашка, а Бог есть?

– Сейчас есть.

– Точно есть или ты шутишь?

Сашка молчит. Впереди показывается пляж. Я вдруг ловлю себя на мысли, что очень хочу, чтобы «Наташа» все так же сидела на своем месте и все так же простодушно ласково смотрела по сторонам.

Вслух я говорю:

– Все! Начинается трагикомедия «Сватовство гусара».

Сашка виновато улыбается. Он хочет мне что-то сказать, но только открывает рот и не произносит ни слова.

– Не нужно, пока молчи, – говорю я Сашке. – Если красавица в красном купальнике швырнет в тебя черные очки или шлепанец – терпи. Терпи все, Саша!.. Терпи собственную глупость, неумелость и чужие насмешки. Не знаю, игра ли наша жизнь, но в ней определенно есть что-то сценическое. Поэтому любая роль должна быть доведена до конца…

Я говорю что-то еще, и звук собственной речи окончательно успокаивает меня. Я – верю. Нет, я верю не в то, что «все будет хорошо», а во что-то другое, несопоставимо большее…

Но во что я верю? Я не знаю.

Фотография вторая: летнее кафе 3 июня, 1995 года.

Моей дочке Женечке – шесть лет. Поход в кафе для нее праздник, чем-то похожий на бал, и если дома мороженное можно съесть лежа на диване и глядя на телевизор (как это делает мама), то путешествие в кафе требует определенного ритуала. Женечка надевает самое светлое платьице, не спеша поправляет волосы, причем ее движения становятся более медлительными и чинными, а перед тем, как выйти из дома дочка довольно долго, оценивающе, рассматривает себя в зеркале. Я невольно думаю о том, что если «повторение – мать учения», то подражание – бабушка самопонимания. Подражая взрослым, ребенок учится видеть самого себя.

В кафе немножко душно, может быть, не очень чисто, но Женечка совсем не замечает этого. Болтая ногами и ковыряясь ложечкой в мороженном, она рассматривает посетителей и быстро забывает о домашней благочинности. Она крутит головой направо – налево и эти свободные до неожиданности движения, куда более естественны, чем те, когда Женя стояла у зеркала или торжественно и ни на кого не глядя, входила в кафе. Маленькая девочка-принцесса вошла в большой мир и вдруг снова превратилась просто в девочку. Ей снова интересно все на свете: шумные ребята за соседним столиком, вентилятор на потолке и молодые, улыбчивые люди в бело-голубых курточках за «фирменным» прилавком.

Я невольно улыбаюсь, глядя на дочку. Когда она смотрит на продавцов, я не сомневаюсь, что она хочет стать продавцом мороженного, но о чем она думает и чего хочет, когда смотрит на вентилятор? Хоть и бывшая, но все-таки принцесса, никогда не захочет стать просто вентилятором. Господи, откуда в детях этот живой, пронзительно острый и светлый интерес ко всему, что рядом и почему он тускнеет с годами?..

Неожиданно прямо надо мной звучит:

– Здравствуйте!

Я поднимаю глаза и вижу улыбающееся, красивое лицо не просто принцессы, а Самой Настоящей Принцессы. Она одета в дорогое, какое-то воздушное платье, а ее тонкую, породистую шею украшает немыслимое (немыслимое в теперешнюю жару и всеобщую бедность) сияющее колье.

Принцесса спрашивает:

– Вы не узнаете меня?

Не-е-ет… Но кажется… Я вдруг вспоминаю летний пляж, Сашку и «Наташу Ростову». Впрочем, снова нет! Конечно же, это не «Наташа». Сходство – неуловимое, невесомое, но существенное, – как маскировочная