На пять часов у Сисси было назначено свидание, ее пригласили поесть чоп суи[16], и она собралась уходить. Фрэнси вцепилась в нее и умоляла остаться. Сисси не хотелось уходить, но и пропускать свидание не хотелось. Она стала рыться в сумочке в поисках какой-нибудь вещицы, чтобы развлечь и утешить детей. Они стояли рядом с ней на коленях и помогали искать. Фрэнси наткнулась на коробку сигарет и вынула ее. На ней была картинка: мужчина лежит на кушетке, скрестив ноги, одна нога свешивается. Он курит сигарету, дым завивается у него над головой большим кольцом. В этом кольце изображена девушка с волосами, ниспадающими на глаза, и грудью, выпадающей из декольте. На коробке надпись «Американская мечта». Продукция фабрики, на которой работала Сисси.

Дети отказались расставаться с коробкой. Сисси неохотно оставила ее, разъяснив, что в коробке сигареты, на нее можно только смотреть, а открывать нельзя ни в коем случае. Даже к замку нельзя прикасаться, так сказала тетя Сисси.

После ее ухода дети какое-то время любовались картинкой. Потом потрясли коробку. Послышался глухой шорох.

– Там змеи, а вовсе не сигареты, – пришел к выводу Нили.

– Нет. Червяки там. Живые, – поправила его Фрэнси.

Они заспорили. Фрэнси утверждала, что коробка маленькая, змеи в нее не поместятся, а Нили настаивал, что змеи могут свернуться колечками, как селедка в стеклянной банке. Любопытство выросло до таких размеров, что дети позабыли про наказы тети Сисси. Замок с легкостью открылся, едва на него нажали. Фрэнси подняла крышку. Содержимое было прикрыто листом тонкой фольги. Фрэнси осторожно приподняла фольгу. Нили уже приготовился лезть под стол на случай, если змеи перейдут в нападение. Но в коробке не оказалось ни змей, ни червяков, ни сигарет, вообще ничего интересного. Фрэнси и Нили поиграли с этими предметами, но быстро потеряли к ним интерес. Немного надули их, кое-как привязали к веревке, вывесили веревку за окно и прижали конец, закрыв окно. Потом стали по очереди прыгать на пустой коробке и так увлеклись, что позабыли про веревку, которая болталась за окном.

Когда Джонни подходил к дому, чтобы надеть перед вечерней работой свежую манишку с воротничком, его ожидал большой сюрприз. Он бросил один-единственный взгляд на окно и сразу залился краской стыда. Когда Кэти вернулась, он все рассказал ей.

Кэти с пристрастием допросила Фрэнси, и тут выяснилось, в чем дело. В этот вечер сестры вынесли Сисси приговор. Уложив детей, Кэти сидела в темной кухне, и щеки у нее то вспыхивали румянцем стыда, то бледнели. Джонни был на работе, и работал он с тяжелым сердцем, словно наступил конец света.

Пришла Эви, и они с Кэти стали обсуждать Сисси.

– Это конец, Кэти, – говорила Эви. – Конец всему. Сисси может заниматься чем хочет, это ее личное дело, но только до тех пор, пока оно не превращается в этакое безобразие. У меня в семье подрастает девочка, у тебя тоже. Сисси больше не должна появляться у нас. Она дурная женщина, и с этим ничего не поделаешь.

– Но во многих отношениях она хорошая, – колебалась Кэти.

– И ты говоришь это после того, что она устроила сегодня?

– Ну… пожалуй, ты права. Только не говори маме. Она не знает, как Сисси себя ведет, а Сисси для нее свет в окошке.

Когда Джонни вернулся домой, Кэти сообщила ему, что Сисси больше никогда не переступит порог их дома. Джонни вздохнул и сказал, что, пожалуй, другого выхода нет. Джонни с Кэти проговорили всю ночь, и к утру был готов план переезда по окончании месяца.

Кэти нашла место уборщицы на Гранд-стрит в Уильямсбурге. Когда переезжали, она пересчитала деньги в консервной банке. Восемь долларов с небольшим, два ушли на перевозку, остальные вернулись в банку после того, как ее прибили на новом месте. Опять пришла Мария Ромли и окропила квартиру святой водой. Опять повторились хлопоты по обустройству и переговоры насчет кредита в соседних магазинах. Все жалели, что новая квартира не так хороша, как на Лоример-стрит. Теперь они жили на последнем, а не на первом этаже. Не было крыльца, которое заменяло дворик. Не было и ванной, а туалет находился в коридоре, и его делили две семьи.

Одно радовало – можно распоряжаться крышей. По неписаному соглашению крыша принадлежала жильцам последнего этажа, а двор – жильцам первого этажа. Другое преимущество – выше никто не жил и, значит, не сотрясал потолок и из газовой лампы не сыпалась гарь.

Пока Кэти торговалась с грузчиками, Джонни повел Фрэнси на крышу. Ей открылся совершенно новый мир. Поблизости виднелся изящный пролет Уильямсбургского моста. На другом берегу Ист-Ривера росли небоскребы, напоминая сказочный город из серебристого картона. Дальше находился Бруклинский мост, как отражение ближнего, Уильямсбургского.

– Красиво, – сказала Фрэнси. – Так же красиво, как на картинках с природой.

– Я хожу по этому мосту иногда, когда иду на работу, – сказал Джонни.

Фрэнси посмотрела на него с изумлением. Он проходил по этому волшебному мосту и после этого совсем не изменился – говорит и выглядит как всегда? Она не могла этому поверить. Протянула ладонь и потрогала его. Наверняка такое необыкновенное событие – переход через волшебный мост – сделало его другим на ощупь. Фрэнси разочаровалась, потому что отцовская рука была такой, как обычно.

В ответ на прикосновение Джонни обнял дочь и улыбнулся ей:

– Сколько тебе лет, Примадонна?

– Шесть, седьмой.

– Значит, в сентябре ты пойдешь в школу.

– Нет. Мама сказала, нужно подождать, пока Нили подрастет, и через год мы пойдем вместе.

– Почему?

– Чтобы защищать друг друга, если будут нападать другие дети. А то поодиночке нас могут поколотить.

– Твоя мама, как всегда, все продумала.

Фрэнси повернулась и посмотрела на крыши домов. На соседней виднелась голубятня. В ней сидели голуби под замком. Хозяин голубятни, парень лет семнадцати, стоял на краю крыши с длинной бамбуковой палкой в руке. К верхушке палки была привязана тряпка, и парень делал ею круговые движения. Стая голубей описывала круги в воздухе. Одна из птиц покинула стаю и полетела за тряпкой. Парень осторожно положил палку на крышу, и глупый голубь опустился вслед за тряпкой. Парень схватил его и запер в голубятне. Фрэнси расстроилась.

– Мальчик украл чужого голубя.

– А завтра кто-нибудь украдет у него, – ответил Джонни.

– Мне голубя жалко, его разлучили с родными. Может, у него остались дети, – на глазах у Фрэнси выступили слезы.

– Не надо плакать, – заметил Джонни. – Может, голубь рад, что теперь свободен без родных. А если не понравится в новой голубятне, он вернется в старую, когда его выпустят полетать.