Пожалуй, не слишком разумно приходить в доки вечером, надеясь кого-нибудь здесь найти. Посещение адмиралтейства оказалось совершенно бесполезным. Там, конечно, были списки матросов, но только тех, кто служил на военных кораблях и отплывал из Лондона. Сведений о других британских портах не содержалось, поэтому в ответ на свои вопросы Мэри-Кейт получила вежливый, но равнодушный отказ.

— Из расспросов о кораблях ничего не выйдет. Мы не располагаем сведениями, кроме необходимых нам.

Больше она ничего не узнала у мрачного бородатого чиновника, который всем своим видом выражал недовольство вопросами Мэри-Кейт и ее настойчивостью.

Помоги ему.

Нет! Уходи, Алиса, прошу тебя.

Девушка сжала виски ладонями. Крошечная игла боли сидела там, еще одна появилась над левой бровью. Не здесь, не сейчас. Нет!

Она будет такой же упрямой, как Алиса Сент-Джон. Голос не умолкал, все время сопровождал ее тихим шепотом, нежным, успокаивающим бормотанием. Мягко, но неумолимо. Неотступно.

Казалось, что чем больше она отдаляется от Сандерхерста, тем настойчивее становится Алиса, тем громче звучит в голове Мэри-Кейт ее голос. Ничем нельзя от него защититься, нужно только слушать, обрекая себя на головную боль, мольбы, крики и просьбы.

Но она окажет сопротивление. Арчер Сент-Джон не нуждается в ее помощи. Он очень независимый, смелый человек. Представить, что он в опасности, — значит посчитать высочайшие горы куличиком из песка, а самое глубокое море — лужей.

Я не хочу слушать тебя, Алиса. И не стану.

Через некоторое время боль стихла, хотя Мэри-Кейт знала, что, выждав, она снова набросится на нее, как кошка из засады. Может, когда она уснет и ее мозг будет не так защищен, ей снова приснится сон? Арчер? Или радостная Алиса? Только бы в ней снова не пробудились любопытство и страсть.

Она замкнула свое сознание для нежелательных ощущений с той же решительностью, с которой отвергла мольбы Алисы, и сосредоточилась на стоявших перед ней задачах.

Она или непроходимо глупа, или слишком умна. Иначе они с такой легкостью не проследили бы ее путь до Лондона, в адмиралтейство, а теперь в лондонские доки. К счастью, Арчер взял с собой нового лакея, и тот рассказал ему, куда направлялась Мэри-Кейт. Парень явно не хотел говорить об этом, без сомнения, попав под очарование девушки. Похоже, он не единственный пострадавший. Пришлось припугнуть его историями о том, что может случиться с одинокой женщиной в Лондоне, только тогда лакей выложил всю правду.

Странно, что до сегодняшнего дня он не замечал нового работника. Место ему не подходит. Его сложение, продубленное солнцем лицо, выгоревшие волосы указывали на то, что он привык к жизни на открытом воздухе, а не к открыванию дверей и стоянию в холле в ожидании распоряжений.

Они медленно шли вдоль пирса, переходя от корабля к кораблю. Найти Мэри-Кейт оказалось нелегкой задачей. Дважды Арчеру казалось, что он видит ее, и оба раза терял ее из виду в бурлящей лондонской толпе.

Ох уж эта женщина! Неужели она не испытывает чувства опасности?

Несмотря на то что Мэри-Кейт все еще носила траур, а волосы тщательно убрала под шарф, на каждом корабле ее появление сопровождали свистки и выкрики. Это и обескураживало, и пугало ее. Впрочем, выбора у нее не оставалось: она обратилась к офицеру корабля его величества «Аргус».

— Мне очень жаль, мисс, но капитан сошел на берег. Несмотря на молодость, лицо офицера уже успело прокалиться на солнце, а глаза говорили о том, что он обладает немалым опытом. Он оглядел Мэри-Кейт с головы до ног.

— Вы уверены, что вам нужен именно капитан? Простой моряк тебя не заинтересует, дорогуша?

Он едва ли доставал ей до плеча, но на его лице отражалось то же вожделение, что и на лицах толпившихся вокруг и смеявшихся мужчин. Эти грубые матросы были уверены, что она ищет здесь нечто совсем другое.

— Эй, Брайан, оставь малышку! Она хочет меня, или ты не понял?

Крупный мужчина, который возвышался над Мэри-Кейт почти на фут и обладал почти такой же рыжей, как ее волосы, бородой, встал рядом, властно обнял ее за плечи и словно невзначай коснулся груди девушки.

Она присела и выскользнула из-под его руки — простой прием сработал, прежде чем матрос понял, что случилось.

— Вы что-нибудь знаете о корабле «Король Георг»? Последнее место ее дяди было на этом корабле. Она помнила, с какой гордостью он говорил о службе на одном из самых больших судов военно-морского флота его величества.

На мгновение весь мир словно замер. Стоявшие у поручней мужчины молча смотрели, как она ступает по деревянным планкам трапа, возвращаясь на берег. Шумела лебедка, доносился непривычный звук натягиваемой веревки, раздавались крики морских птиц. Кто-то затянул песню и заиграл на дудке.

Но не на «Аргусе».

— «Король Георг» неожиданно затонул во время ремонта в Портсмуте в тысяча семьсот восемьдесят втором, моя дорогая. В тот день погибло около тысячи человек вместе с адмиралом Кемпенфелдом.

Как трудно разобраться в охвативших ее чувствах! Боль. Смирение. Подступающие к глазам слезы. И осознание того, что он должен был оказаться здесь, неотвратимо притягивающий ее, обладающий такой силой, что она больше не может ему сопротивляться.

Арчер взял Мэри-Кейт за руку, и она позволила увести себя отсюда. Покой. Безопасность. Защита.

Случайность?

Нет, Алиса Сент-Джон здесь ни при чем. Никаких случайностей, подстроенных судьбой.

Это сама судьба.

Арчер ничего не сказал, когда Мэри-Кейт села в карету. Ее слезы потрясли его. Нет, не потрясли — озадачили. Но примешивается еще одно чувство, заставляющее его сесть рядом с ней и обнять за плечи. Когда он увидел, как это сделал матрос, то чуть не пристрелил его.

Странная покорность судьбе охватила Сент-Джона, когда он увидел высокую женскую фигуру в синем плаще, запрятавшую рыжие волосы под уродливый шарф. Ни секунды не медля, он пришел ей на помощь. Даже Мэри-Кейт Беннетт не спастись от оравы похотливых матросов.

Он промолчал, когда она разрыдалась, только посадил себе на колени, как маленького ребенка. Но она не ребенок, а плачущая женщина. Ее слезы намочили ему шею, пальцы вцепились в пелерину. Она содрогалась всем телом, и ему казалось, что он плачет вместе с ней, вторя ее всхлипываниям.

Кого так горько оплакивала Мэри-Кейт Беннетт? Не мужа. Любовника?

Он погладил ее по спине, сожалея, что их разделяет так много одежды. Она такая теплая, податливая, женственная. Больше чем когда-либо ему хотелось узнать причину ее горя.

— Пожалуйста, отпустите меня, — произнесла она сдавленным голосом.

— Мне нравится держать вас.

— Это ни к чему.

Но, подчинившись, снова положила голову ему на плечо.