– Зови, – велел я.

Как оказалось, мой бывший рында явился не один, а со своим новым приятелем-чехом и его шебутной черкешенкой. Четвертой была какая-то женщина в восточных одеждах, на которую я поначалу не обратил особого внимания.

– Здравствуйте, господа, – радушно поприветствовал я эту странную компанию. – Присаживайтесь и разделите нашу трапезу. Стола и лавок, правда, у нас нет, но в тесноте, да не в обиде!

Пришедшие степенно поклонились и, не прекословя, устроились на подушках вокруг накрытого дастархана. Царевич с приятелем на секунду тоже оторвались от еды и поприветствовали гостей, после чего накинулись на угощение с новой силой.

– Ну что смотрите, – усмехнулся я, – налетай, пока эти два обормота все не уплели.

– Благодарствую, – колокольчиком прозвенел голос незнакомки, от которого я чуть не поперхнулся.

А та изящным движением скинула с себя покрывало и оказалась очень красивой девушкой, от одного взгляда на которую захватывало дух.

– На здоровье, – только и смог ответить я, наблюдая, как изящные пальчики несмело берут персик и отправляют в красиво очерченный ротик.

– Вкусно? – сглотнув слюну, поинтересовался я, не в силах оторвать взгляд от пухлых губок.

– Очень, – робко отозвалась она, словно осветив своей улыбкой весь двор.

Правда, столь ошеломительное впечатление ей удалось произвести далеко не на всех. Дмитрий, глядя на непонятно откуда взявшуюся девицу, отчего-то нахмурился и, отложив в сторону надкушенное яблоко, спросил ледяным тоном:

– Это кто?!

– Не гневайтесь, государи мои, – вскочил Панин. – Полонянка это освобожденная. Ее хозяин под землей прятал, а мои охотнички сыскали. Дочь это воеводы тульского Ивана Гаврилыча Бобрищева-Пушкина, по несчастью в полон попавшая. Я счел, что не можно такое утаивать от ваших царских милостей!

– Правильно счел, – расплылся я в улыбке, – а как зовут эту красавицу?

– Аленушкой, – прозвенел ее голосок, ударив меня, будто обухом по голове.

– Как? – переспросил я.

– Аленой, – повторила она.

С моих глаз будто пелена спала. Ну, сидит девка, персик хомячит. Ну, красивая, этого не отнять. С чего мне кровь, если не чего похуже, в голову-то ударила?

– Правильно ты все сделал, Федя, – сказал я уже нормальным тоном. – Христианам, муку от нечестивых агарян принявшим, помогать надобно. Кстати, хорошо, что с вами Натаха пришла. У меня тут еще одна полонянка оказалась, да только по-каковски говорит, непонятно. Может, она растолмачит?

– Меня зовут Нахат, – вежливо поправила меня черкешенка.

– А все едино, – отмахнулся я. – Тебе ведь крещение придется принять, чтобы за своего кавалера замуж выйти. Так почему бы не в честь святой Наталии Никомедийской? Благо ее именины в конце месяца![21]

– Замуж? – отшатнулась она, а что-то жевавший Попел так и застыл с открытым ртом.

– А вы думали, я забыл, как чуть с калмыками не поссорился? Может, этот самый Дайчин-Хошучи потому и не пришел, сто чертей его матери! Эй, кто-нибудь, приведите ночную пленницу! Если, конечно, она там от вашей заботы не загнулась…

– Еще одну! – покраснел, как вареный рак, царевич.

– А мне умыться принесите, – продолжил я, не обращая ни на кого внимания. – Душно что-то тут.

Один из денщиков мухой метнулся за требуемым и уже через минуту стоял подле меня с полным кувшином воды и чистым рушником.

– Фух, хорошо! – отозвался я, ополоснув физиономию, после чего обернулся к Михальскому и негромко спросил: – Что это было?

– У вашего величества давно не было женщины, – так же тихо отозвался тот.

Если бы кто-нибудь сказал Попелу, что он влюбился в Нахат, он бы, верно, рассмеялся этому человеку в лицо, ибо воспринимал ее не как девушку, а скорее как друга или даже боевого товарища. Мужская одежда, в которой ходила черкешенка, весьма этому способствовала, поскольку не позволяла видеть в ней предмет для воздыханий или чего-то большего. И даже тот дурацкий случай, произошедший на пиру по поводу снятия осады с Азова, мало что изменил. Он хоть и вынужден был назваться женихом, но иначе не было никакого способа выручить ее от варварских домогательств сына калмыцкого тайши.

Но сегодня Попел вдруг сообразил, что рядом с ним все это время была красивая девушка, а он, как последний болван, считал ворон. Впрочем, началось это все еще вчера. Полковник Панин, с которым у чеха сложились вполне приятельские отношения, позвал его и Нахат вместе отправиться к государю, чтобы представить тому найденную среди рабов знатную русскую пленницу.

Надобно сказать, что занятый выполнением своих прямых обязанностей лекарь не успел не то что познакомиться с освобожденной, но даже и толком ее рассмотреть. Тем не менее он согласился, ибо посещение русского царя и его наследника являлось изрядной честью, которую глупо было упускать.

Нахат, разумеется, от предложения не отказалась. В конце концов, она числилась невестой Вацлава, да к тому же в совершенстве владела всеми языками и наречиями, на которых только могли говорить местные жители, и уж одним этим оказалась весьма полезной в любом предприятии.

В целом обед прошел в весьма приятной обстановке. Иоганн Альбрехт вел себя весьма любезно по отношению к доктору и его спутнице. То же можно сказать и о царевиче с его юным придворным. И все шло просто прекрасно, пока освобожденная из плена боярышня не сняла свой платок и не показала всем присутствующим своей красоты.

Его величество, и без того известный своей галантностью с дамами, оказался сражен наповал. Однако и отвыкший от женского общества Попел едва не подавился жареной бараниной, во все глаза наблюдая за прекрасной незнакомкой. Еще минута, и его увлечение могло бы броситься в глаза государю или его грозному телохранителю пану Михальскому, однако врезавшийся в бок мораванину острый локоть черкешенки помог преодолеть это наваждение.

В общем, они вскоре поспешили откланяться, но для Вацлава все только начиналось.

– Какого черта ты пялился на эту девку! – прошипела ему Нахат, стоило им остаться одним.

– И вовсе я не пялился, – попытался возразить несколько смущенный лекарь, но его спутницу было не остановить.

– И что, скажи на милость, вы все в ней нашли?! Чем это она вас очаровала? Своей белой кожей, никогда не видевшей солнца! Руками, не знавшими никакого дела…

– Я просто был немного…

– Ты просто чешский дурак! – подытожила свою обвинительную речь девушка и бросилась вон.

Пожав плечами, так и не поняв, в чем его обвиняют, Попел отправился спать, а утром его снова разбудила Нахат, но, боже мой, в каком виде!