– Это было давно…

– И тем не менее вы должны понимать, что американцы вовсе не рвутся воевать. Если у них будет повод в войну не вступать, то они и не вступят. Если мы нанесем удар по британским колониям здесь, то господину Рузвельту придется очень постараться, чтобы уговорить конгресс начать войну… Америке война как раз нужна, – торопливо добавил Ямамото, увидев, что немец хочет возразить. – Им война как раз нужна, но они хотят, чтобы первый удар нанесли мы…

– А вы не хотите нанести первый удар?

– Я не хочу наносить первый удар, – твердо произнес адмирал. – Я считаю, что война с Америкой не может закончиться победой Японии.

– Но… – сказал Зорге. – Тут явно слышится это самое «но». Могу закончить за вас. Вы не хотите войны с Америкой, но от вас это не зависит. В правительстве уже решили, что война с Америкой неизбежна. Так ведь?

– Так, – чуть помедлив, кивнул Ямамото. – Я обязан выполнять решения правительства и волю императора. И я обязан это делать хорошо.

– Но, – сказал Зорге, – не «и я обязан», а «но я обязан». Ведь так?

– Так.

– Значит, вы теперь склоняетесь к удару по Филиппинам – уничтожить несколько американских эсминцев и пару легких крейсеров, а потом навалиться на британцев? И ожидать, когда Тихоокеанский флот США соберется нанести удар вам в тыл или во фланг? Или даже непосредственно по территории Японии? Вы же понимаете, что если у американцев флот будет свободным и неповрежденным, они неизбежно им воспользуются. При сложившейся ситуации результативная атака на Перл-Харбор – ключ к успеху всей кампании, как мне объяснили. И Америка как раз подставила свой флот под этот удар…

Адмирал подхватил фразу Зорге без паузы, с ходу, будто они репетировали этот разговор уже давно:

– Именно – подставила. Я долго пытался понять – зачем флот перебазировали в Гавайи. И ничего, кроме провокации, на ум не приходит. Не воспринимать же серьезно эту идею о демонстрации серьезных намерений Америки. Подставить шею под удар меча – не лучшая тактика поединка.

– А почему Америка должна бояться удара? – Зорге достал из кармана пиджака несколько листков бумаги, развернул их. – Глубина бухты не позволяет использовать торпеды, отсутствие бронебойных бомб крупного калибра – я, кажется, об этом уже говорил сегодня, – но, тем не менее, чем Объединенный флот может угрожать флоту Тихоокеанскому? Даже если удар и будет нанесен, то… Потери в основном понесет американская авиация, застигнутая на аэродромах. Но для американцев потеря даже сотен самолетов не является критичной. Чего бояться Америке? Заманивать ваш флот? Простите, но это для них экономически невыгодно. Представьте себе, Рузвельт уже который год бьется, чтобы спровоцировать эту войну, ему экономику страны нужно поднимать. Для этого обмен быстрыми ударами не подходит. Тут нужна настоящая война, на несколько месяцев. Вот тогда на военных заказах промышленность и экономика поднимутся, а так… Зачем наращивать производство, если весь японский флот (или его большая часть) будет уничтожен в ходе безрезультатного налета на Перл-Харбор? Американский обыватель убедится: его родные флот и армия достаточно сильны, чтобы защитить страну и отразить любой удар.

– То есть вы полагаете, что американцы не станут мешать нанесению удара? – Ямамото не сдержался и даже чуть поморщился, будто от слов собеседника воняло. – Они будут ждать, надеясь на отсутствие у нас необходимых средств?

Лицо адмирала, когда он говорил об отсутствии средств нападения, не дрогнуло. Мастер покера, даже немного нервничая, продолжал владеть собой. То, что проблема мелководных торпед и бронебойных бомб крупного калибра решена, – никто не должен знать. Да и не это сейчас было самым главным.

– Не знаю… – задумчиво протянул Зорге, отводя взгляд. – Не уверен, но мне кажется…

– А я не могу полагаться на «кажется»! – взорвался Ямамото и вскочил с кресла. – На мне лежит слишком большая ответственность, чтобы я мог вот так просто поставить все на кон. Я бы много отдал, чтобы иметь возможность действительно дотянуться до американского флота и нанести ему поражение одним ударом.

Адмирал замер и внимательно посмотрел в глаза собеседнику.

– Надеюсь, вы не подозреваете меня в трусости?

– Нет, я…

– Да какая, в принципе, разница! – взмахнул левой, искалеченной рукой адмирал. – Меня уже обвиняли и в трусости, и в предательстве интересов Японии. Знаете, это только в первый раз обидно слышать такое. И страшновато, когда в первый раз тебе угрожают смертью. Нет, вправду страшно. Тебя зарежут – говорит хороший знакомый. Кто-то обещал тебя взорвать – сообщает полиция. Твой дом подожгли – звонят вдруг ночью. Но мне было страшно не за свою жизнь и даже не за жизнь моих близких. Мне страшно за Японию…

Адмирал, мерявший шагами комнату, замер, словно пораженный патетикой своих слов.

– Извините, – сказал Ямамото, смутившись. – Я…

– Вы сказали правду, чего тут стыдиться. – Зорге произнес это искренне, он мог понять чувства адмирала. – И то, что вас перевели из министерства на флот…

– Меня спрятали от разъяренных патриотов, – закончил за журналиста адмирал. – Правда, странное место для укрытия труса и предателя?..

Ямамото снова прошел по комнате, провел рукой по задернутой шторе на окне.

– Моя родина – очень необычное государство, – тихо сказал Ямамото. – Вам покажутся странными мои слова, но Япония, наверное, самое демократическое государство в мире. Нет, правда. Где еще кто-то из граждан может убить политического деятеля только за то, что тот недостаточно патриотичен? В Германии и в России власть заставляет народ быть патриотами, наказывает за недостаточный патриотизм, в Америке и Британии народ отправит в отставку правительство, если оно допустит гибель пусть даже сотни граждан, а у нас… У нас лучшие сыны народа – это я говорю без иронии – лучшие сыны народа могут убить министра только за то, что тот не отправляет на убой сотни и тысячи молодых людей. Разве не странно? Единственным смыслом в жизни настоящего японца является достойная смерть. Вы ведь знаете это?

Ямамото повернулся и снова посмотрел в глаза Зорге. Тот снова отвел взгляд.

– Знаете. И как большинство иностранцев, считаете это глупостью. И знаете что? Я с вами согласен. Вы никогда не задумывались над тем, что в Японии делают самым долговечным? В Китае построили Великую стену, в Египте – пирамиды… А у нас? Наш флот?

Мы живем в бумажных домах. Замки наших самураев вызвали бы у средневековых европейцев только хохот… Что мы умеем делать долговечное и надежное?

Зорге молчал, он не собирался мешать адмиралу выговориться, раз уж тот начал. Не исключено, что, увлекшись, адмирал не удержится и сболтнет лишнее.

– Мы делаем прекрасные мечи! – взмахнув рукой, словно нанося рубящий удар клинком, воскликнул Ямамото. – Наши мастера могут годами ковать один меч. Вы никогда не видели, как работают настоящие оружейники? Это великое искусство, сочетание мастерства и терпения. Пять лет работы, но в результате получается нечто фантастическое… Вокруг меча у нас сложился целый культ, самурай – средоточие японского духа, а сердце его – в мече! Красивые слова, но только вот в нашей истории нет войн, выигранных мечом. Собственно, ни в одной стране нет войны, выигранной мечом. Начинаются войны – да – самоотверженными воинами с мечом в руках, но потом… Настоящих мечей немного. Если мастер в своей жизни изготавливает десять… пусть даже двадцать клинков – разве сможет кто-то вооружить ими целую армию? И меч, который ковали годами, может быть потерян в мгновение. Или даже сломан. Вот тут и вступали в дело крестьяне, вооруженные бамбуковыми копьями. Они гибли сотнями в схватках с самураями, они, естественно, не могли один на один противостоять мечнику, но они и не выходили один на один. Кто-то из древних сказал, что если у тебя есть деньги на отличный меч, лучше найми за эти деньги сорок копейщиков, и они победят любого из мечников…