— Ты не обязан, — говорит ему Джоди.

— Знаю, — отвечает Андре. — Но я уже начал.

Джоди берется за длинные ветки и помогает пронести елку в дверной проем. Джоди прекрасно представляет, что ее ждет; весь вечер придется сметать с пола иголки. Элизабет Ренни просит быть поосторожнее, чтобы не потянуть спину. Она достает сумочку и роется в кошельке.

— Большое спасибо. — Она протягивает Андре пятидолларовую банкноту.

Андре пятится и мотает головой. Если бы не Саймон, он позволил бы Элизабет Ренни самостоятельно сражаться с елкой, лишь бы не встречаться с Джоди.

— Тогда отдайте мальчику, — говорит Элизабет Ренни, когда Андре отказывается от денег. — Он помогал.

Саймон берет деньги без размышлений.

— Спасибо, — подсказывает ему Андре.

— Спасибо, — говорит Саймон миссис Ренни.

Саймон выбегает из двери, пока у него не отобрали деньги. Элизабет Ренни почему-то чувствует себя лишней на собственной кухне. Между Джоди и Андре явно что-то происходит, и миссис Ренни берет пальто с крючка и выходит вслед за Саймоном на крыльцо. Она закрывает за собой вторую дверь. Оставив внучку и соседа на мгновение наедине, она становится соучастником.

— Что ты хочешь купить? — спрашивает миссис Ренни у Саймона. — Самосвал?

— Не-а. — Саймон балансирует на последней обледенелой ступеньке. — Кровать для крольчихи.

На кухне у Андре и Джоди горят руки от еловых иголок.

— Прости меня, — говорит Андре.

— Ерунда. — Джоди понятия не имеет, за что он извиняется.

— Вовсе нет, — возражает Андре. — Если бы я был другим человеком…

Он умолкает. Бессмысленно говорить и даже думать о подобном.

Джоди видит, что он нервничает. Он все время оглядывается на ее бабушку, которая стоит за дверью и отвлекает Саймона.

— Я собиралась все ей рассказать, — произносит Джоди.

Андре молчит и не шевелится, но совершенно ясно, что он в ужасе.

— Но передумала.

Вообще-то Джоди передумала только сейчас.

— И слава богу, — говорит Андре.

Его бросает в пот.

— Папа! — кричит Саймон с крыльца.

Элизабет Ренни поворачивается к ним с виноватым видом. Разве можно надолго занять разговором такого мальчика, как Саймон, вечером перед Рождеством?

— Счастливого Рождества, — говорит Андре Джоди.

Он почти видит серебряную цепочку у нее на шее, слышит, как звенит колокольчик, когда она наклоняется зашнуровать ботинки или поворачивается на бок в кровати. Он теряет равновесие и, когда Элизабет Ренни заходит в дом, быстро и совершенно неожиданно обнимает Джоди. Потом поспешно спускается с крыльца, хватает Саймона в охапку и бежит через лужайку. Саймон откидывает голову назад и визжит от радости. Облака закрывают луну, пока Саймон подпрыгивает вверх и вниз в отцовских руках. Зайдя в дом, они маршируют на месте, стряхивая снег с ботинок. Нельсон стучит хвостом по полу в знак приветствия. Саймон расстегивает куртку, швыряет на стул и бежит в гостиную к матери.

— Не подглядывай! — кричит Вонни.

Андре стоит в дверях и видит, как Вонни запихивает завернутые подарки под диван. Саймон стоит рядом, закрыв руками глаза. Крольчиха свернулась клубочком на одном из старых свитеров Андре на журнальном столике и дергает ухом во сне.

— Я видел! — ликует Саймон, не отнимая рук от глаз. — Я видел Заботливого мишку!

Вонни смотрит на Андре и улыбается. Когда Саймон ляжет спать, Андре придется отправиться на поиски еще открытого магазина. Они надеялись, что сын забудет про Заботливых мишек, но это не случилось. А поскольку в жизни его ждет немало разочарований, не стоит добавлять к ним еще одно.

Великан не знает, как влюбляются другие люди. Они страдают от бессонницы? Теряют аппетит? У них звенит в ушах? Великан легко засыпает в своей большой деревянной кровати, ест на завтрак хлопья и тосты, слышит из другого конца дома, как падают капли из неплотно закрытого крана на кухне. Его жизнь не изменилась: он ухаживает за курицами, убирается в доме, рисует миниатюры. Единственная разница в том, что раз в неделю, глухой ночью, он проходит три мили с корзиной яиц и не возвращается до рассвета. Иногда так холодно, что приходится надевать две пары перчаток, но прогулка неизменно прекрасна. Дорога искрится льдом, кора дубов — самородным серебром. Но обратный путь ужасен, бесконечен и покрыт мраком. По возвращении домой великан лишается сил и спит до полудня.

Великан все время думает о любви. Отца он почти не помнит, но знает, что сходило за любовь у матери и ее дружков. Их страсть казалась грубой и низкой, но, подслушивая разговоры матери с подругами, он подозревал, что кое-что упускает. Она описывала свои любовные связи как экзальтированная девица, хвасталась подарками, угощала соседок шоколадом из коробок с ленточками, осторожно вынимала дешевые сережки из картонной коробочки и щеголяла в них, точно в золотых.

Великан внимательно разглядывал мать, когда она одевалась, чтобы отправиться на свидание или в бар за новым дружком. Она медленно наносила макияж. Три или четыре раза переодевалась, пока наконец не была удовлетворена своим видом. Уходя, часто кричала сыну, чтобы он спрятался, если она кого-нибудь приведет. Но когда она стояла в дверях, готовая уйти, ее вид завораживал мальчика так, что он не мог пошевелиться. Она дышала страстью; ночь была полна таинственных и бесконечных приключений. Великан не пытался воображать себя героем подобных приключений. Кто захочет его полюбить? Кто не убежит от него? Даже в одиночестве он не в силах внушить себе, будто он такой же, как все. Стулья слишком малы для него. Фарфор ломается в его руках.

Великан знает, что дед любил его, но это не утешает. Дед любил все несовершенное. Сломанный стол становился еще большим сокровищем, свитер без заплатки был нонсенсом, и кому нужны планеты, если есть падающие звезды? Великан понимает, что ему повезло найти в детстве любовь. Он знает, каково бояться грома и держаться за руку. Но он ничего не знает о страсти, хотя начинает думать, что страсть скорее связана с надеждой, чем с неукротимыми желаниями. Когда опускаются голубоватые светящиеся сумерки, великан испытывает нечто вроде желания. Мечта быть с сероглазой девушкой делает его одновременно сильнее и слабее, чем на самом деле.

Он говорил себе, что носит яйца к дому Джоди без каких-либо ожиданий, но это не совсем так. Он совершенно уверен, что нормальные люди не испытывают ничего подобного его душевному подъему, когда он входит во двор ее дома. Великан начал делать глупости. Он забывает кофейник на плите, а когда возвращается, тот плюется во все стороны и выкипевший кофе оставляет на дне резиновую черную пленку. Он чинит лоток посреди белого дня, и его видят автомобилисты, которые наверняка вернутся поглазеть с кучей друзей-скептиков.

В сочельник великан идет к курятникам в сумерках; от голубого света у него ком стоит в горле. Холодает, но земля еще теплая, и от нее кое-где парит; туман течет из-под курятников, окружает папоротники. Великан кормит куриц и на обратном пути находит яйцо, которое проглядел утром. Он поднимает яйцо с соломы и сует в карман свитера. В доме он зажигает камин, кладет яйцо на стол и достает краски. Он протыкает скорлупу булавкой и высасывает содержимое. Великан рисует акриловыми красками и самыми тонкими кистями. Он держит над яйцом лупу и прекращает работу лишь на мгновение, когда у него сводит пальцы и приходится отложить кисть, чтобы пару раз сжать и разжать кулаки.