– Родители Виктории уехали на заработки в Европу, – выдала я заготовленную легенду. – Приедут, как только смогут.

– Поверить не могу в ее смерть. Все случившееся так неожиданно…

– Не вижу ничего неожиданного, – подала голос Нина Федоровна. – Я говорила тебе, что добра от чухонки не жди.

– Ну что же вы стоите, Берта? – кинув на мать испепеляющий взгляд, подхватил меня под локоток хозяин дома, сопровождая к столу. – Проходите, присаживайтесь.

Учтиво отодвинув стул, Маслов помог мне сесть около старухи, а сам устроился напротив, рядом со свободным стулом, приготовленным, должно быть, для Максима. Парень спустился минут через пять. К тому времени расторопная Светлана успела обнести всех закусками и разлить по бокалам вино. Глядя на наполненные рубиновой жидкостью бокалы, Макс процитировал, усаживаясь за стол:

Максим обвел сидящих за столом озабоченным взглядом и заметил:

– Не кажется ли вам, что переводчик сфальшивил? Ну, с кружалом все более-менее понятно. Согласно словарю Ушакова, это кабак. С плащом я тоже готов смириться, хотя не думаю, что в Персии он был так уж нужен. А вот откуда взялась святая Мария?

– О-о, как все запущено, – протянул отец, неприязненно глядя на сына и все больше и больше убеждаясь в правдивости своей догадки. – Опять юродствуешь?

– При чем тут? – пожал плечами Максим. – Это Омар Хайям. Певец возлияний. Можно сказать, древнеперсидский Шнуров. И его так неточно перевели. Мне, как лингвисту, обидно.

– Тебе, я вижу, по обыкновению, неймется.

– Я всего лишь о том, что у каждого свой вкус. Как говаривал незабвенный Салтыков-Щедрин, кто-то любит арбуз, а кто-то – свиной хрящик. Насколько я понял, эта юная дева, – он окинул меня насмешливым взглядом, – пришла на смену Викуси. Ну что ж, недурна. Очень недурна.

– Максим, прекрати! – одернула внука старуха.

– Берта, простите нас великодушно, мой сын не в себе, – пошел алыми пятнами бывший хоккеист.

– Только такое ничтожество, как Лариса, могла родить нашего Максика, – обернувшись ко мне, светским тоном пояснила Нина Федоровна. – Сама была наркоманка, наркомана и родила.

И, обернувшись к сыну, со стальными нотками в голосе заявила:

– Не вижу больше смысла скрывать от тебя, Константин, что Валечка Дацук, которую ты бросил беременной, все-таки тогда родила. И ваш с Валечкой ребенок, в отличие от Максима, достоин всяческих похвал.

Макс широко улыбнулся, проговорив:

– Интригуешь, бабуля! Прямо Болливуд! И кто мой сводный брат?

Не обращая на сына внимания, хоккеист подобрался на стуле и затравленно посмотрел на мать.

– А ты откуда знаешь? – чуть слышно выдавил из себя он. – Ты видела его?

– Не его, а ее, – важно сообщила старуха. – Ты тоже ее видел. Это наша Светлана.

Довольная произведенным эффектом, Нина Федоровна смотрела на вытянувшиеся от удивления лица родных. Отец и сын во все глаза разглядывали зардевшуюся экономку, скромно стоящую у окна в ожидании дальнейших распоряжений.

– Светочка привезла с собой фотографии Валюши. Когда я попросила рекомендации, она протянула мне старые снимки матери. Это была наилучшая рекомендация. Конечно же, я тут же взяла ее на работу. Вечерами мы часто беседовали, и Света рассказала, как тяжело умирала Валечка, и если бы Света не закончила медучилище, она не смогла бы так хорошо ухаживать за парализованной матерью. И уж тем более разорилась бы на уколах – с деньгами у них было негусто. А когда Валюша умерла, Светлана собралась и поехала к нам, желая посмотреть на отца, которого сама она никогда не видела, но которого всю свою жизнь любила ее мать. Света умоляла меня не говорить ничего тебе, Константин, ибо думала, что такая простая девушка, как она, обычная медсестра, недостойна называться твоей дочерью. Но, надеюсь, теперь ты и сам видишь, кто на самом деле достоин быть твоим наследником, а кто нет?

Обрюзгшее лицо хоккеиста пошло страдальческими складками, и он с трудом из себя выдавил:

– Светлана, это правда? Ты и в самом деле Валина дочь?

– Да, Константин Вадимович, – чуть слышно прошептала девушка.

– Прошу тебя, после ужина зайди ко мне в кабинет.

Макс поднялся со стула и, рассматривая Светлану, негромко проговорил:

– В хитрых речах и во вкрадчивом выражении лица редко встречается гуманность. Ты согласна с Конфуцием, Света?

И, глядя в испуганные глаза экономки, сочувственно осведомился:

– Не слишком сложно сказано? Или специально для тебя пересказать словами, доступными для понимания обычной медсестры?

Глаза экономки наполнились слезами, но она держалась, продолжая стоять у стола.

– Наглец, – фыркнула Нина Федоровна.

– Согласен, – парень покаянно свесил голову на грудь. И, вскинувшись и посмотрев на старуху, невозмутимо заявил: – А ты, бабушка, яркое воплощение помещицы-самодурки. Захочу – приближу дворовую девку, пожелаю – отдалю. Если тебе не о ком заботиться, заведи мопса и корми куриной грудкой. Ему, по крайней мере, от тебя ничего, кроме курочки, не будет нужно.

Светлана вспыхнула и, закрыв руками лицо, выбежала из столовой.

– Ну и свинья же ты, сын! – с негодованием воскликнул бывший хоккеист. – Бабушку-то за что обидел?

И, с грохотом отодвинув стул, вышел следом за Светланой.

Доев салат и допив вино прямо из горлышка бутылки, за отцом неторопливо, вразвалочку, покинул столовую Макс. Перед уходом он нахально подмигнул мне круглым зеленым глазом. Я поковыряла вилкой нетронутые закуски, отхлебнула вино и посмотрела на Нину Федоровну.

– Кстати, о генетике. Как ты нашла вандала? – вдруг спросила старуха. – Эдакий Аттила, неистовый вождь гуннов.

– Кого вы имеете в виду? – удивилась я, полагая, что речь идет о ее внуке. Какой же он гунн? Макс, скорее, викинг, капитан драккара[12], эдакий Рагнар Лодброк – кожаные штаны, наводящий ужас на торговые суда от Винланда до Бриармии.

– Я о дорожном строителе, предводителе иноземцев, – пояснила Нина Федоровна. – Ты его видела?

Все встало на свои места. Этот точно гунн.

– Видела, – призналась я.

– Это яркий пример генетического урода. Когда он на меня смотрит, мне все время кажется, что он раздевает меня взглядом. Выхожу из дома и все время думаю, что вот-вот этот вандал набросится на меня и изнасилует. У тебя не возникло такого ощущения?