Осирис нахмурился.

– Но другие боги… даже если я не мог больше править царством мертвых, конечно, же, по временным трудностям, то другие боги – они способны принимать эти решения без меня.

– Нет, мой господин, – тяжело вздохнул Имхотеп, – после вашей смерти, вернее, когда люди решили, что вы погибли… боги оставили нас. Они ушли. Мы долгие годы ждали вашего возвращения, чтобы обрести покой.

– Но почему люди не видят вас? – удивился Хуфу. – Если вы мертвы, то как так случается, что остальные из вашей расы не знают о вашем существовании?

– Днем наши души спят, лишь ночью, когда Осирис должен был проводить свой суд, мы просыпаемся и ищем вход в Дуат. Это проклятие за вероломность нашего рода, но если вы вернетесь, – с надеждой воскликнул Имхотеп, – все станет как прежде и мертвые смогут обрести покой.

– Это невозможно, мы утеряли все следы тайников, где хранятся мои сущности, – хмуро ответил Осирис.

– Но мой господин, – радостно воскликнул Имхотеп, – я много веков провел в вечном скитании по земле, среди живых и мертвых, я могу вам открыть тайну! Я знаю, где хранятся все ваши сущность.

Блеск мелькнул в глазах Осириса.

– Говори! – приказал он.

Имхотеп поведал Осирису о каждом тайнике, куда Исида перепрятала все части Осириса. И на рассвете судно вновь отчалило от берега, направляясь к берегам затерянной Элефантины.

После ночи, когда Каир проживал свою жизнь без изнурительной жары, вновь поднималось солнце. На площади, в районе бывшего Гелиополя, перед священным обелиском Феникса, сидели Митя и Саша.

– Долго еще ждать? – дожевывая булку, купленную у какого-то египтянина, спросил Митя.

– Совсем немного. Имей терпение, осталось совсем недолго, – ответила Саша.

Уже больше восьми часов они сидели на том же месте, внимательно следя за небосклоном. Они пришли на эту площадь, следуя знакам, которые Саша увидела в погребальной камере фараона.

И вот они сидят на площади, перед огромным обелиском, который, словно копье или росток пшеницы, пробивается из земли к небу и своим острием буквально упирается в облака. Все его стороны были исписаны загадочными символами, но несмотря на прежнее неведение и к огромному удивлению брата, Саша с легкостью разобралась в странных знаках, сумев прочитать в них послание. Надписи говорили о том, что, дождавшись восхода солнца, «избранный» увидит путь в священный город.

– Когда взойдет солнце, ладья солнечного бога начнет свое движение вокруг земли именно с этой точки, – радостно сообщила Саша брату, закончив чтение. – А мы должны будем просто следовать за ее тенью.

До рассвета было недалеко, и в ожидании нужного часа они сели как бродяги, прямо на газоне, пытаясь насытиться всухомятку сомнительной едой, купленной в спешке. Со стороны могло показаться, что они просто странники, желающие насладиться восходом солнца в самом загадочном месте Египта, но все же незаметно для остальных Саша внимательно следила за вершиной остроконечного обелиска, твердо веря, что скоро должно произойти какое-то чудо.

– Ты не думала, что Мартина и твой отец сейчас разыскивают нас с собаками, да еще и Интерпол подключили для надежности? – после долгих раздумий без эмоций спросил Митя.

– Возможно, – безразлично, словно этот факт ее совсем не интересовал, согласилась Саша.

Она, конечно, догадывалась, что эта выходка не сойдет с рук им обоим, но азарт приключений, чувство трепетного восторга и возможность прикоснуться к непознанному отметали все страхи.

– Тебе легко говорить, твой отец поорет и перестанет, а вот Марти… – Митя передернулся, явно представляя, что ожидает его по возвращении, – я даже боюсь себе представить, что она может сделать со своим единственным наследником, так сильно расстроившим ее чувства.

– Если она лишит тебя наследства, я возьму тебя на поруки, – шуткой постаралась разрядить обстановку Саша.

– Ха, дорогая, – сгримасничал Митя, – очень смешно. Меня поражает твое чувство юмора. Ты хоть к чему-то в жизни относишься серьезно?

– Отношусь, – тихо сказала Саша.

– К чему? Если не секрет.

– К памяти о ней.

Вот оно. Впервые за долгие годы Саша сама заговорила о матери. После смерти Лизы Сцаенской прошло десять лет, и за все это время Саша ни разу даже не дала понять кому-то, что помнит эту милую женщину, которую она ласково называла мамой.

– Я думал, ты не помнишь ее, – шумно проглотив кусок булки, признался Митя. – Ты никогда даже не спрашивала о ней.

Он не был готов к этому разговору сейчас, но видел, что эти мысли гложут Сашу, и не мог просто так сменить тему, не дав девушке выговориться.

– Я все помню, – грустно призналась Саша. – Помню ее голос, помню ее смех, помню, как пахли ее волосы. Даже звук ее тихих шагов до сих пор стоит у меня в ушах. Этого не забыть… Она большая часть моего прошлого, то, без чего мое сердце вряд ли будет биться…

– Прости, малыш. – Митя погладил сестру по голове и притянул к себе.

Саша уткнулась носом в его рубашку, насквозь пропахшую пылью, и тихо засопела.

– Я всегда знала, что он не может простить мне того, что мама умерла, а я осталась жива.

Это было самое трогательное признание за всю ее жизнь. Это было то, что сжигало ее изнутри, разъедая и мешая дышать. Именно поэтому она бунтовала против дисциплины и правил, установленных в доме. Она разучилась читать в глазах отца любовь и перестала думать о прошлом. Это была стена, выстроенная от обиды. Но память не обманешь, нельзя выкинуть из жизни человека, который так много значил для тебя.

Почувствовав, как защипало в глазах от набежавших слёз, Саша громко шмыгнула носом и постаралась взять себя в руки. Эта страна вызывает в ней странные эмоции. Какую-то слабость и растерянность. Чувства, которые прежде не были ей знакомы, поднимаются будто из глубины души, заставляя дрожать голос.

– Эй, ты чего? – поднимая голову сестры, ласково спросил Митя. – Она любила тебя. Я знаю это. Ты была ее принцессой.

– Она говорила тебе? Ты ведь был старше, и должен помнить ее, какой она была?

– Твоя мама была самым добрым и открытым человеком во всем мире. У нее был нежный голос и красивые волосы… совсем как твои.

Саша улыбнулась.

– И поверь мне. Твой отец не считает тебя виноватой в ее смерти, он сам по себе такой сухарь.

– Сухарь?

– Да – сухарь, – рассмеялся Митя. – Мартина всегда так говорила.

– А Мартина, конечно же, – протянула Саша, – самый мягкий и ласковый человек на свете.

– Да брось ты, – заступился за бабку Митя, – она на самом деле не такая уж и плохая. У нее есть минусы, но она справедлива в своем воспитании. В детстве она читала нам сказки, гуляла с нами. Разве ты не помнишь, как совсем маленькой девочкой приезжала к нам в имение, и Мартина старалась заполнить пустоту в твоей душе? Но ты была маленьким ежиком, а потом еще и Виктор, со своей фанатичной опекой. Ты закрылась от Мартины, и она не стала стучаться в твои двери. А если бы ты хоть немного попыталась узнать ее, все было бы по-другому.