– Составишь компанию?

Первым желанием матроса было отказаться, но, прочитав в глазах фараона твердую решимость найти собутыльника, он поник и кивнул.

– Вот и славно, – протянул Менкаура. – Где мы можем уединиться?

Матрос проводил фараона в трюм, откуда они прошли в небольшую каюту капитана. Скромно обставленное убранство каюты ничуть не смутило Менкаура, наоборот, обрадовало. Фараон сразу распахнул небольшое окно и, усевшись на деревянную скамейку, приставленную к окну и крепко прибитую к полу, он откупорил бутылку и наполнил граненые стаканы, неожиданно появившиеся у матроса в руках.

Разговор у них склеился только после трех полных бокалов с горячительным напитком. Два противоположных человека, которых разделяли не только тысячелетия развития человечества, но и условия жизни в детстве. Менкаура вырос в царской семье, его воспитывал могущественный жрец Осириса. Фараон с детства привык к роскоши и власти. С другой стороны был бедный матрос Отта, названный древнеегипетским именем из-за очередности своего рождения. Он был третьим сыном бедного торговца, самым младшим. А как известно, третий сын в бедной египетской семье был непозволительной роскошью. В отличие от детства Менкаура, окруженного дорогими игрушками, угодливыми слугами и любящими родителями, Отто рос изгоем, его словно не замечали. С детства мальчик привык подбирать со стола объедки, что не доели братья, донашивать их лохмотья. И изо дня в день ловить на себе обреченные взгляды родителей, недовольных тем, что мальчик, несмотря на лишения, наперекор судьбе продолжает жить.

– Долгие годы я боялся даже взглянуть отцу в глаза, – едва сдерживая слезы, признался Отто.

Хмель уже бурлил в крови столь одиноких в своем душевном пространстве мужчин. Фараон и раб, они словно заговорили на одном языке.

Менкаура внимательно выслушал обо всех лишениях, через которые прошел его новый друг, и грустно вздохнул.

– Моя жизнь, может, и отличалась от твоей роскошью, в которой я рос, но ущербность отцовской любви всегда была для меня тяжелым бременем. Твой отец желал тебе смерти, мой же не верил в меня, и порой я мечтал о смерти, чтобы не чувствовать себя ограниченным. Мои братья, ты видел этих великанов?

Матрос понимающе кивнул.

– Они вершили великие дела, держали в страхе свой народ, а я… я не такой… они называют меня пьяницей за мою любовь к вину, а я просто от реальности их совершенного превосходства сбежать пытаюсь. Они не думают, что я устал из года в год, изо дня в день доказывать им, что я могу, что я достоин.

– Я тебя понимаю… – прервал его матрос. – Мой отец, когда братья ушли на заработки, выгнал меня на улицу попрошайничать. И если бы не капитан Джек, так мы его между собой называем, то гнили бы сейчас мои косточки в какой-нибудь сточной канаве в заброшенном пригороде Каира. И никто бы не оплакивал мое тело и не вспомнил бы мое имя.

Отто жалобно простонал и залпом осушил стакан.

– Мы с тобой так похожи… – едва ворочая языком, заявил Менкаура и ткнул пальцем в ключицу матросу. – Твои братья не принимали тебя в свою жизнь, мои братья принимали, но всегда давали понять, что я в их жизни лишний. Твой отец не хотел даже думать о твоем существовании, мой вечно требует от меня невозможного. А я даже букашку не могу убить нормально, сначала извиняюсь перед божьей тварью, спрашиваю, довольна ли она была своей жизнью. Печально… Вот мои братья всегда всё за меня решают и делают, а я вроде как неудачник… не при делах… Рожден не в радость, а в тягость.

Менкаура сложил губы трубочкой и печально покачал головой.

– Ты странно разговариваешь, – заметил Отто.

Менкаура удивленно вытаращил глаза и облокотился на деревянную раму распахнутого настежь окна.

– Почему странно? – спросил он. – Я говорю так же, как и ты.

– Нет. Твоя речь похожа, но лишь частично. Мои родители копты, и капитан этого судна копт, и вся наша команда, поэтому мы знаем этот почти забытый язык, но в наше время в Египте не говорят на коптском, это устарело.

– Я с детства говорю на этом наречии, и все мои предки говорили на нем, и весь наш народ.

– Ты постоянно говоришь о своем царском происхождении, ты правда веришь, что был фараоном? – удивленно рассматривая Менкаура, спросил матрос.

– А ты не веришь? – прищурив один глаз, спросил Менкаура.

– Я верю только в то, что могу увидеть и потрогать, – сделав глоток, признался Отто.

Тогда Менкаура, принимая слова матроса как предложение к действию, встал и вытянул вперед руки.

– Смотри, – заговорщицким голосом прошептал он.

Отто, покачиваясь, поднялся и до половины перегнулся через борт, не ожидая увидеть чего-то необычного.

Менкаура тряхнул головой, выпрямил спину и резко вскинул руки вверх. В тот же миг за судном выросла стена воды. И если присмотреться, пока судно еще не отдалилось от водяной стены, можно было заметить, как несчастные рыбы, попавшие в эту ловушку, мечутся из стороны в сторону, пытаясь спастись.

– Вот это магия! – восторженно воскликнул Отто и похлопал нового друга по плечу. – Как ты это делаешь? Ты колдун?

– Колдуны несут в себе зло, – почти обиженно ответил Менкаура. – Я сын бога.

По взгляду Отто фараон понял, что ему не верят, и, хлопнув себя рукой по лбу, громко, с вызовом воскликнул:

– Как доказать тебе?

– А что ты еще можешь?

– Не знаю, – задумался Менкаура. – Наверно, только это. На самом деле я рожден был в третий день Мехира, ровно 4500 лет назад. А мой отец…

Но Менкаура не договорил. Неожиданно у него за спиной возник Осирис и громко рявкнул на разболтавшегося сына:

– Достаточно!

Звук его громкого голоса эхом вылетел через борт и разлетелся над водой, оглушая всю долину. Менкаура вздрогнул и выронил стакан. Тот упал и вдребезги разбился.

Отто стоял не дыша и смотрел на хрупкого подростка, так отважно кричащего на неведомое матросу великое существо, умеющее поднимать пучины воды. Но вместо того, чтобы отвесить маленькому нахалу оплеуху и показать, кто из них сильнее, Менкаура виновато потупил взгляд и пробубнил:

– Я виноват, отец.

– Наверх! – приказал Осирис.

Менкаура склонил голову. Мальчик на глазах у пораженного матроса схватил фараона за ухо и потащил его на верхнюю палубу. Отто смотрел им вслед, пока они оба не исчезли. Он не мог понять, почему взрослые, крепкие мужчины так трепещут от одного звука голоса этого вульгарного и наглого сорванца. Чем-то он держит их, решил Отто, и поспешил вернуться к своей работе.

Но, оказавшись на верхней ступени, он почувствовал на своем плече тяжелую, словно свинцовую, руку. Отто обернулся и отпрянул. Из темноты вышел мальчишка, глаза его горели адским пламенем. Он приблизившись к матросу и выдохнул ему в лицо: