— Постойте! — крикнула Василиса им вслед. — Куда вы их ведёте?

Она хотела было шагнуть вперёд, но решётка захлопнулась прямо перед её носом, и чугунные змеи пришли в движение, угрожающе подняв головы. Мол, дальше ни-ни.

Маржана обернулась через плечо и нехотя пояснила:

— Не ори. Вернутся они. Их немножечко проучат — и отпустят. Так Кощей повелел. А ты пока готовь свои снадобья, готовь…

Мара не обманула — обеих пленниц вернули через пару часов. Продрогших и босых, в одних рубахах и с окровавленными спинами. По тридцать плетей Кощей каждой выписал на снегу да на морозе.

Пока Анисья растирала им замёрзшие ступни и ладони, Василиса срезала испорченные рубахи, наделала бинтов и окунула их в заранее приготовленный заживляющий настой — вот и пригодились травки из всесезонного сада.

Марьяна охала и вздыхала, а Отрада Гордеевна не проронила ни звука, только зубами поскрипывала от боли.

Злыдница Маруська заламывала руки и беззвучно плакала — слёз у неё не было, мёртвая ведь. Но горе её было человеческим, неподдельным. Василиса, посмотрев на это, сперва вручила Маруське бинты, чтобы та тоже поучаствовала. Но у злыдницы тряслись руки, и полосы получались кривенькие, мохристые.

Василиса её ругать не стала, просто отобрала полотно и зашептала в заскорузлое, покрытое волосами ухо (чтобы, значит, змейки-кощейки не услышали):

— Знаешь, Марусь, лучше ты вот что сделай: иди в замок, потолкайся там на кухне, послушай, что прислуга говорит. Какие новости слышно?

— Эт мы могём, — уродливое лицо злыдницы просияло. — Мигом обернусь, госпожа.

— Кстати, а вы-то как через решётку ходите? — Василиса сомневалась, что найдёт лазейку, но мало ли?

Увы, бестолковая Маруська пожала острыми плечиками. Мол, сама не понимаю, ходим и всё тут.

Пришлось проследить, как злыдница минует змеиную решётку. Той даже ничего говорить не пришлось — железные твари просто глянули ей в лицо и расступились, открывая прореху в сплетении прутьев, в которую злыдница проползла на карачках — ну чисто как в кошачий лаз. Что ж, значит, не судьба пройти её путём.

Вздохнув, Василиса вернулась к подругам. Закончив с примочками, она напоила обеих успокаивающим отваром, чтобы Марьяна с Отрадой смогли заснуть. Сон, как известно, — лучшее лекарство.

Только когда они смежили веки, Василиса позволила себе опуститься в кресло. Анисья заварила ей чай.

— Вот видишь, я же говорила, — она скорбно поджала губы. — Ничего не забывает Кощей. И ничегошеньки от него не скроешь.

— Да я уж поняла… — разговаривать Василисе не хотелось.

Она вскинулась, когда к ним на женскую половину снова заявились мары, — испугалась, что те опять пришли за провинившимися. Но никого защищать не понадобилось. Те начали собирать и выносить вещи из покоев Алатаны.

— Переселяют её, вишь! — нахмурившись, вздохнула Анисья. — Родила князю сына, теперь, стало быть, княгиней будет. А к высокому статусу новые покои положены. Ох, чую, что-то изменится… Раньше-то мы все тут в одинаковых правах были, а что теперь?…

— Надеюсь, что ты права, — Василиса помассировала виски. — Я, признаться, подумала о худшем.

— Что же может быть хуже? — Анисья нервно потеребила кончик рыжей косы.

— Ну… что, например, Алатана умерла в родах, и поэтому её вещи собирают. А вдруг Кощеевы знахарки пожертвовали её жизнью, чтобы спасти ребёнка? С них ведь станется.

— Ох… да, пожалуй.

Анисья некоторое время помолчала, пожевала губу и потом вдруг ляпнула невпопад:

— А гребешок-то ты мне обещанный когда дашь?

Вот же неугомонная! Тут такие дела творятся, а ей, понимаешь, волшебный гребень подавай, косы чесать.

— Сейчас принесу.

Василиса пошла в комнату Марьяны, остановилась у постели, поправила одеяло, прогнала с подушки змеек-кощеек, прислушалась к дыханию — подруга вздрагивала и всхлипывала во сне, щёки горели лихорадочным румянцем. Кажется, у неё начинался жар.

Кукла, ставшая причиной раздора, валялась на полу. Василиса подняла её и усадила в изголовье кровати. Эх, вот ведь как можно вляпаться — из-за одного неосторожного слова…

Конечно, она и раньше понимала, что им тут не в игры играть предстоит. Но сейчас впервые задумалась: а по зубам ли им этот пирожок? Не оказался ли он железным хлебом из сказки? Не откусили ли они больше, чем могут проглотить? Но чего уж там, теперь поздно плакать. Да и выбора особо не было… Вернее, был, но ещё до того, как Василиса вышла в поле ветер закликать. И сердце опять сжалось от боли и горечи: это ведь всё из-за неё случилось.

Она тряхнула головой, прогоняя непрошеные мысли, подхватила гребень и быстрым шагом вернулась к Анисье:

— Вот, держи!

— Ой, спасибо! Удружила так удружила, — та вскочила, прижав подарок к груди. — Ты это… звиняй, но я — к зеркалу. Аж руки зудят, как хочется причесаться. Но ты зови, ежели понадоблюсь, ладушки?

Конечно, в этот вечер Василиса её звать не стала. Сама приготовила зелье от жара, сама напоила болезных и сама же выслушала вернувшуюся Маруську.

— Госпожа Алатана жива-живёхонька, — начала та с порога, и у Василисы отлегло от сердца. Она была рада, что дурные предчувствия не оправдались.

— А рёбенок?

— Тоже живой. Хорошенький такой мальчик. Все говорят — богатырь вырастет. Большой такой. Оттого и роды долгими были. Но теперь всё будет хорошо. — Кривозубая улыбка злыдницы стала ещё шире. — Князь ему имя дал. Сказал, Лютомилом будет. Госпожа Алатана подивилась, мол, мы ж навьи люди, а имя какое-то почти что дивье. А князь кулаком по столу стукнул, мол, я так хочу. Скоро захватим Дивь, и будет Лютомил там править.

— Куда ж ему править, когда он ещё пелёнки пачкает? — усмехнулась Василиса.

Маруська пожала плечами. Такие вопросы её совершенно не заботили.

— Кстати, а что-нибудь о дивьем посланнике слышно? — она на всякий случай понизила голос до шёпота.

Злыдница мотнула головой.