Я жадно целую ее волосы, вдыхая восхитительный запах.

- Нет, нет, не так она высвобождает руки, берет в ладошки мое лицо. Ладошки твердые, прохладные. Почему, должны же быть горячие? Ну да, она же теперь человек.

Все мое поле зрения занимают ее глаза, и я ощущаю на губах легкий, щекочущий поцелуй. Будто перышком.

- А вот теперь получилось, правда?

Она мягко выскальзывает из моих рук, расстегивает пальто, неловко стаскивает его. В движениях чувствуется неуверенность. Ясно, не привыкла к человеческой одежде.

- Не смейся, я научусь одеваться. Подумаешь!

Я перехватываю ее пальто, вешаю на крючок. Она осторожно проходит в комнату, легко ступая и чуть вытянув от любопытства длинную шею. Я любуюсь ею какая она легкая, в очень коротком черном платье и черных колготках, облегающих ее тоненькую длинноногую фигурку.

- Между прочим, если бы не мама и Аина, я заявилась бы к тебе в термокостюме. Совершенно не подумала об одежде.

Она остановилась перед своим портретом, приклеенным скотчем к стене. Я медленно подошел сзади. Она резко обернулась.

- Ты сам нарисовал?

- Конечно…

- Нет, подожди… Где ты мог видеть? Мама не показывала тебе, она так сказала. Как же?…

Я обнял ее.

- Все проще, я думаю. Это твоя мама подсмотрела у меня в голове твой облик, и сделала все, как надо…

Она прижимается ко мне.

- А они еще сомневались. Какая я счастливая!

Нет, всетаки здорово ее сияющие глаза теперь прямо напротив моих, чуть пониже. И не надо бухаться на колени.

- Я есть хочу вообщето!

Ирочка сноровисто потрошит мой холодильник, выкладывая припасы на кухонный стол. Мелькают тонкие руки с длинными, чуткими пальцами. Я любуюсь ей.

- Да ты начал исправляться, мой хищник. Ни следов мяса, зато сколько фруктов!

- Ты вовремя поделилась со мной коркой хлеба, и я осознал.

Да, знала бы ты, что теперь нам обычно придется выбирать либо фрукты, либо мясо. Проклятые деньги!

Она смотрит расширенными глазами.

"Так плохо?"

Я виновато улыбаюсь.

"Теперь плохо. Понимаешь, такая работа, как у меня сейчас, у нас ценится дешево. Но ты не расстраивайся, я заработаю. Если будет надо, стану работать круглыми сутками"

Глаза Ирочки сузились.

"Понятно. Ты полагаешь, я позволю тебе заниматься чем попало, лишь бы пореже бывать дома? Нет, милый, ты будешь заниматься только тем, чем должен, и еще тем, чего требует твоя душа я правильно сказала? А все остальное время отдашь мне. Я многое вынесла, Рома, и вправе требовать ответной жертвы"

Я улыбаюсь еще виноватей.

"Разумеется, все будет только так, как ты хочешь. Только боюсь, тогда нам придется голодать тебе известно такое слово?"

Она как белка метнулась в комнату, вернулась, тормоша свою сумочку. На кухонный стол посыпались пачки банкнот.

"Здесь пятьдесят тысяч долларов. Для начала должно хватить. Потом сделаем этих фантиков столько, сколько будет надо. Или лучше сделать здешние рубли?"

Я сижу, открыв рот. Она засмеялась.

- Ты думаешь, я соглашусь, чтобы я, и мой муж, и мои дети голодали и жили в курятнике?

В моем мозгу всплывает картина я, Ирочка и трое детишек сидим нахохлившись на насесте в темном сарае, одетые в рваные мешки.

И только тут я замечаю на ее пальце перстенек тонкой работы, с блестящим камушком. Неужели?…

"И я буду продолжать свою работу, Рома. Наши там считают, что я совершила подвиг внедрилась в самую гущу здешней жизни. Так что я теперь не оперативный сотрудник, а особый агент"

"И чем ты будешь заниматься?"

"Как обычно, Рома. Сеять разумное, доброе и вечное. Как всегда и везде"

Я смотрю в ее серые, огромные глаза. Ни следов смеха. Ну конечно, разумное, доброе и вечное. Как же можно иначе?

Она улыбается.

- Давай уже поедим. Я голодная. И спать хочу. Вместе с тобой, на твоем большом мягком диване.

Дыхание у меня перехватывает. Ее глаза совсем близко, и я чувствую на затылке крепкие, настойчивые пальцы. В глазах бесится смех.

- Скажи, сегодня я буду наконец истерзана диким зверем?

Вот до чего бесстыдными бывают бывшие ангелочки!

- …Странно все же. Я все время чувствую, что у меня есть крылья. Потрогай, это так или нет?

Ирочка расслабленно засыпает на моей груди. На сегодня хватит, дикий зверь выдохся полностью.

Я глажу ее по спине. Спина как спина гладкая, женская. Никаких крыльев.

- Это одеяло…

Она пытается схватить мою ногу пальцами своей.

- И пальцы на ногах бесполезные култышки какието. Зачем такие?

Я ласкаю ее. Какая восхитительная, маленькая, упругая грудь…

- И это тоже… Зачем они торчат, если кормить пока некого?

- Это для меня. Чтобы я получал удовольствие. Правда, правда…

Я глажу ее везде, ласкаю. Она вдруг тихонько, очень смущенно шепчет:

- А меха между ног у меня нет, и под мышками…

- Я заметил…

- Забыли внести в генокод. А мама говорит вовсе необязательный рудимент. Ты расстроен?

Я ласкаю ее, целую в самое ухо.

- Ужасно…

Она уже заснула, дышит ровно и легко. А я плавлюсь от счастья. На моей груди спит мое любимое существо, единственное во Вселенной.

Мы стоим на балконе, продуваемом стылым, мокрым октябрьским ветром. Над нами серое утреннее небо, но нам кажется, что вокруг играет радуга. Так кажется не только мне краем сознания я улавливаю и ее мысли. Она плотнее прижимается ко мне.

"Знаешь, здесь, на Земле, один человек давно выдумал легенду о девяти кругах ада"

"Знаю"

"Многие люди все время пытаются придумать себе разные варианты ада, и не просто придумать нередко они работают, чтобы эти кошмарные выдумки стали реальностью. И почемуто почти никто не представляет себе рай, и еще меньше тех, кто старается сделать рай явью"

"Может быть, потому, что падать легче, чем подниматься?"

Жемчужносерые глаза смотрят в упор.

"Ты понимаешь. Ты всю меня понимаешь. Какая я счастливая!"

Долгий, тягучий поцелуй. Чуть не до крови.

"Завтра я куплю тебе дельтаплан…"

"Дельтаплан? Мне не нужен дельтаплан. Зачем мне дельтаплан?"

"Но ты так хочешь летать, я же вижу"