Если так разобраться, и ехать-то не стоило. Но закон обязывал всех жителей города N считаться с законом, написанным ЕФ. А поскольку ЕФ был столь же неизбежен, как смерть, простые люди безразлично позволяли распоряжаться своей свободой, а вместе с ней – даже судьбой.

Однако ЕФ безразличие не устраивало. Ото всех, в том числе и от простого народа, им хотелось признания. Они ведь взялись управлять, а главное защищать город N, да и всю страну; правда, от кого – неизвестно. А совета, что естественно, не могли спросить, а значит, никому спасибо не говорили. Чувствовали, что не так жизнь устроена, и первыми поднимали руку. По обыкновению, после не оправдывались. Так было заведено.

Одним словом, бросилась Анна Васильевна собирать документы, а одной бумажки нет – самой важной. Стала искать, весь дом перерыла – нет бумажки, хоть плачь: старость не радость, однако. Короче, плюнула она на всё и, чтобы день даром не пропал, да и Троица впереди на выходные выпадала, решила на кладбище поехать, могилки прибрать.

Работы там оказалось море – бурьян с человеческий рост. Убрала все четыре гробика (брат, сестра, сын, дочь – все в один ряд лежали), а о проклятой бумажке мысль из головы не выходит, несмотря на усталость.

– И куда она подевалась-то окаянная! Вроде на комод клала, а теперь её нет, – ругала себя Анна Васильевна. – Без головы я стала.

Домой идти не хотелось, хоть устала сильно. Искать документы было просто тошно. Анна Васильевна оглянулась вокруг, ведь это всё народ мёртвый, – и тут заприметила одно надгробие, столь заброшенное и ветхое, что ей стало жаль покойного. Кто там похоронен – знать она не могла. Надпись была стерта, и на месте отчества были две буквы «ич». Стало быть, решила женщина, похоронен мужчина: «Анатольевич, Сергеевич, Степанович?.. Бог его знает! Но для себя назвала покойного Ильич, как бывшего мужа, сгинувшего бесследно два десятка лет назад в коридорах власти ЕФ с жалобной запиской в руках о неком Вихляеве, высоком чиновнике при том же пресловутом ЕФ. Кое-как разобрала дату смерти «1971-й год», и, засучив рукава снова, принялась вырубать разросшийся вишняк, убирать амброзию и портулак. Заодно оградку покрасила.

– Где родня загадочного Ильича? Поди, дознайся, – вопрошала Анна Васильевна. – Живые, небось, а души мёртвые, хоть забор подпирай.

Вечер наступил, когда могилка приобрела совсем другой вид, ухоженный и опрятный. Пахло краской. О потерянной бумажке Анна Васильевна даже позабыла на время.

Вспомнила уже дома о пропаже – эх, грому на вас нет! – и вмиг настроение у неё испортилось.

Снова задалась вопросом, где бумага? И тут как бы внутри себя услышала громкий голос:

– Бумажку твою сквозняком за комод унесло, за батареей она.

Голос мигом пропал. Анна Васильевна испугалась сначала. Потом вспомнила, что за отопительной батареей не искала. Заглянула в указанное место – точно, белеет бумажка. Камень свалился с души, теперь проблем не будет с ЕФ.

Однако наличие постороннего голоса озадачило Анну Васильевну – неужто умом тронулась? Чему дивиться, если дураков всегда били и бить будут. Но вскоре успокоилась, ибо голос исчез.

Тем не менее, было неясно Анне Васильевне – откуда точно исходил голос. Может, ЕФ психологические эксперименты ставил над простыми людьми города? Тогда зачем было подсказывать о потерянном важном документе? Стало быть, правда на дне лежит, глубокие воды истину скрывают. А на старости лет нырять за ней – ах, буду ли я жива!

Прошло совсем немного времени. Анна Васильевна как-то решила вздремнуть днём, на дождь её сморило. Она легла и быстро уснула.

– А ну вставай, я сказал!

Как ошпаренная женщина подскочила с дивана и тут же рухнула назад, чувствуя слабость и удушье. Из кухни доносился запах газа. Позабыв, что поставила чайник на плиту, Анна Васильевна кое-как добралась до окна, открыла его, перекрыла кран. Вопрос был в том, кто разбудил её. Опять голос ЕФ? С каких пор я слышу его? Ответ пришёл сам – с тех самых, как убралась на могилке. ЕФ к «сумасшествию» не причастен. Ильич подсказывает. Теперь на воду дуть придётся.

Прошли месяцы. Дело шло к весне. Голос Ильича исчез, казалось, навсегда.

Однажды вечером один из дорогих автомобилей ЕФ заехал в узкий переулок, где жила Анна Васильевна, и остановился. Оттуда кого-то выволокли и закинули в подворотню, где стоял мусорный бак. Потом автомобиль уехал.

Анна Васильевна, прожив долгие годы в городе N, ещё не утратила привычку сельской жительницы смотреть в окно. И не научилась безразличию к судьбам других людей. В тот вечер, правда, она не смотрела в окно, ведь ничего не увидишь в темноте, а вот голос знакомый услыхала. Он снова рявкнул приказным тоном, как в последний раз:

– Подойди к окну, всмотрись в темноту!

Анна Васильевна повиновалась. И увидела тело, лежащее у мусорного бака – свет фар проезжавшей машины упал на белую одежду – это была девушка, – и поспешила к ней на помощь… Холодный ветер ударил в лицо осколками стекла, женщина подумала, откуда взялся мороз? Довольно тепло же было днём. А когда приблизилась к девушке, почти обнажённой, можно сказать, поняла, что ласточка опередила весну, посчитав себя жаворонком.

А за двадцать лет до этого события…

…Алёна Тишкова, девочка четырёх лет, тоже смотрела в окно. Раньше она видела первомайские и ноябрьские демонстрации. Люди были нарядно одеты, несли воздушные шары, красные транспаранты, у всех счастливые лица. Но с недавних пор всё переменилось для неё. Теперь лиц она никогда не видела, воздушные шары сменили чёрные транспаранты, которые прикрывали лица, с белыми буквами «Единый Фронт!», или «ЕФ – идём вместе!».

Читать она ещё не умела, зато отец озвучивал надписи и качал головой. Он ещё был в своём уме.

– Что это? – спросила она однажды.

– Дурдом, – ответил отец. – Глупость очередного умного человека.

Объяснение поразило Алёну. Ни разу в жизни она не слышала такого странного ответа.

Она продолжала глядеть из окна на весь этот дурдом и ей казалось, что всё хорошо, ибо она не видела ничего плохого во всём этом.

Так произошло первое знакомство Алёны с ЕФ. Не сложно представить, что она не слишком разбиралась во всём том, что видела и слышала. Тем более всё только начиналось. И многие, кстати, не очень-то хорошо понимали, кто же такие ЕФ. Собственно говоря, кто понимал, принимал их сторону и через день уже сам шёл с транспарантом.

Чуть позже Алёна увидела лица, спрятанные за транспарантами – эти лица менялись; чаще всего они были тупые, невыразительные. Но по мере необходимости лица ЕФ могли приобретать дружелюбную маску, а порой лица шутили, обнажая белозубую улыбку. А вскоре и сам отец влился в их ряды, получил хорошую работу и смог для Алёны покупать вкусную еду, красивые платья, яркие игрушки. Но, возвращаясь с работы, мама почему-то боялась отца, ибо он переменился. В его лице исчезла та самая искра, которая зажигала маму; теперь в нём не было ни дружелюбия, ни милосердия, ни пощады, ни той радости, высекающей из него искру веселья. Да, иногда отец менял маски. Точней сказать, он забывал снять маску на работе и приходил с истинным лицом.