Он отвечает сразу, стискивая мою талию: губы горячие, язык проникает в рот, это совсем не скромный поцелуй, Роман берет что хочет и где хочет, это я уже поняла, и это мне безумно нравится.

Слежу, как папа заходит в мужской туалет, на несколько секунд забываю про него и его даму. Рома целует так, что голова идет кругом, царапаю шею, из груди вырывается тихий стон прямо в его губы. Чувствую животом, в котором уже закручивается вихрем возбуждение, его эрекцию.

— Мужской или женский?

Не понимаю, о чем он, а когда доходит, хлопаю по плечу, быстро оглядываюсь по сторонам: отца нигде нет, за угол завернула его блондинка. Так хочется понаблюдать за ними еще и увидеть ту мягкость в его глазах, с которой он смотрел на эту женщину. Неужели моего отца пробрало, он наконец отпустил прошлое и встретил достойную женщину?

— Поехали домой.

— В кроватку?

— Рома!

— В кроватку голенькими.

— Роман Александрович, ты невыносимый пошляк.

— Не могу рядом с тобой сдерживать себя, даже не хочу этого делать. Орешкина, ты такая сладенькая и аппетитная, сожру прямо тут и сейчас. Пойдем, найдем подсобку, хочу твою киску.

— Рома, — громко шепчу, округляя глаза от откровений Вершинина.

— Ладно, шучу, хотя нет, не шучу. Хорошо, иди в гардероб за вещами, я скажу, чтоб нам собрали все навынос, оплачу и вызову Тимофея.

Он разворачивает меня, толкает вперед, шлепает по попке. Осторожно вхожу в зал, надо быстрее уходить, пока отец не пошел обратно. Слышу, как позади меня хлопнула дверь, шаги. Бежать не вариант, усаживаюсь за ближайший столик, за которым ужинают двое мужчин, хватаю меню, закрываюсь им, словно изучаю блюда.

Мужички смотрят подозрительно, но молчат, наверное, совсем обалдели от странной девицы.

— У вас так все аппетитно выглядит в тарелке, вы что заказали?

— Ростбиф, — мужчина отвечает, улыбается, думает, что я с ним заигрываю.

Веду я себя, конечно, странно — это мягко говоря. Отец проходит мимо, вытягиваю шею, следя за ним, он снова садится за столик, улыбается блондинке, а я, бросив меню и включив на телефоне камеру, делаю несколько снимков.

Качество, конечно, так себе: освещение в ресторане приглушенное, не буду же я светить вспышкой, но Машка должна это видеть. Еще раз осматриваю зал — странно, но я совсем не вижу папиной охраны. Я знаю их всех в лицо и поименно. Но удивительно, что сейчас нет никого вообще.

Уже выйдя на улицу, кутаясь в шубу, озираюсь по сторонам: за углом ресторана стоит одна из наших машин, номера точно нашего региона. За рулем шофер, еще один парень в черном пальто стоит на улице, смотрит по сторонам.

И тут он обращает внимание на меня, потому что я, повернув голову, совсем не смотрю под ноги, из-за чего поскальзываюсь, громко вскрикиваю и падаю — правда, не на ледяной тротуар, а в сугроб, усаживаясь в него задницей.

Шикарное завершение незабываемого вечера.

Вершинин

— Рома, прекрати.

— Почему?

— Мы не одни. Тимофей все видит и слышит.

— Мы по-тихому.

— А ты умеешь по-тихому?

— Я талантливый парень, я умею всяко-разно.

Продолжаю прижимать Орешкину к себе, забрался под шубку, она такая манящая и соблазнительная в этом платье. Декольте неглубокое, но грудки так аппетитно выпирают, сосочки торчат, просят, чтоб их поцеловали. Но я, растягивая удовольствие, целую девушку в шею, вдыхая ее сладкий аромат.

— Рома! — громко шепчет, широко распахнув свои синие глаза.

Отрываюсь от своей сладкой девочки, смотрю на Тимофея, тот сосредоточенно крутит баранку, лишь каждые три секунды стреляет глазами в зеркало заднего вида. После того как он, открыв рот от удивления, смотрел, как я несу Дашу к машине, при этом догадавшись взять пакеты с едой, всю дорогу молчал, наверное, онемел. Вот же мне счастье привалило.

Мы так толком с ней и не поговорили: то убежала куда-то, то засобиралась домой. А ведь на этот вечер я возлагал большие надежды: хотел хоть что-то узнать о девушке, которая забралась ко мне под кожу сладким ядом, нарушив привычный уклад и ритм жизни.

Даша загадочно шепчет, кивая в сторону водителя:

— Он наверняка все понял.

— Что он понял?

Она многозначительно хмурится.

— Что Тимоха мог понять? Ты слишком хорошего мнения о его умственных способностях.

Тимофей кашляет в знак того, что он все слышит, да я и не пытаюсь говорить тихо.

— Он догадался, что ты не мой дядя, а я не твоя племянница. Так родственники не ведут себя.

— Ну слава богу, а то я думал, грех инцеста мне никогда не смыть и не замолить.

— Рома!

— Дашка, ты такая смешная, сейчас приедем домой — и в кроватку, только голенькими.

«И чур, я первый сверху», — говорю все это, подражая Орешкиной: таким же загадочным шепотом и выпучив глаза.

Девушка ничего не отвечает, лишь поджимает губы и толкает меня в плечо. Господи, как я жил без нее раньше? Ведь как-то жил, что-то делал, приезжал каждый вечер в пустую квартиру. Никто не пытался мне ее сжечь, никто не нарывался на соседей и их подозрительную бдительность, ни одна девушка не лежала в моей ванне голой, и я в ней никогда не занимался сексом. Оказывается, это так круто.

— Что?

Снова смотрит на меня, а я зависаю на ее глазах и пушистых ресницах, как семиклассник. Из головы все моментально выветривается: какое-то дурацкое письмо, риск потери фирмы, вопросы о семье Орешкиной.

«— Если тебя кто-нибудь обидит, ты скажешь мне, я накажу того человека», — говорю это серьезно, прекрасно понимая, что реально могу убить за нее. Вот словно что-то щелкнуло в голове, тумблер переключился на режим «война».

— Роман Александрович, я вспомнил, — Тимофей так некстати влезает в мои откровения, надо точно урезать ему зарплату за говорливость.

— Ты вспомнил прекрасное выражение о том, что молчанье — золото?

— Нет.

— А зря, — держу Дашу за руку, откидываюсь на сидение.

— Я вспомнил, где видел жениха вашей племянницы, — делает ударение на последнее слово.

Даша напрягается, выпрямляет спину, я напрягаюсь в ответ, потому что слово «жених» уже звучит не так забавно, как раньше. Вот, кстати, о женихе не поговорили тоже, может, он на самом деле реально существует.

— Ну и где ты его видел?

Даша пытается вырвать из моих рук свою ладошку, отворачивается к окну, начинает нервничать. У этой девчонки все написано на лице, она не умеет скрывать свои мысли.