— Я все приберу, — сказала Бэмби.

Сандрина постояла еще несколько минут. И вдруг заявила:

— У вас прекрасное платье. У вас прекрасная прическа. Как вы ее делаете? У вас прекрасные туфли. У вас прекрасный душ, вы не находите?

Ей все казалось прекрасным. А поскольку Бэмби не отвечала, вытаскивая из чемодана и раскладывая вещи, то Сандрина стала рассказывать о конторе, произнеся длинный монолог, который слышала только сама. Прекрасная у них контора!

Около полудня Сандрина внезапно ушла, пообещав прийти вечером, а Малыш уснул на постели.

Комната уже преобразилась — из-за фотографий на ночном столике, книг на полках, плюшевого медведя на постели, которого Малыш зажал под мышкой.

Бэмби приняла душ, надела красный махровый халат, купленный вместе с мамой одновременно с большим портфелем.

Она застала Даниеля сидящим на постели, с всклокоченными волосами, пристально глядящим в одну точку. Его разбудил шум воды. Она сказала:

— Примите душ. Вы, вероятно, грязны, как трубочист, или клиент Армии спасения. Я не хочу, чтобы у меня появились блохи. За это время я оденусь.

Одеваясь, она посмотрела в сторону душа и увидела через занавеску очертания Малыша. Он был худ, как жердь. Она не знала, что с ним делать.

— Как мне выйти?

Она протянула ему свой махровый халат, и он вышел с мокрыми, как у нее, волосами. Рукава ему были до локтя, чувствовал он себя неловко, вид был несчастный. Она как раз в одной комбинации искала новые чулки. В этот момент он и сообщил ей:

— В купе лежала мертвая женщина.

Если бы мы сразу пошли в полицию, думала Бэмби, ничего бы не произошло. Меня бы не стали завтра увольнять, я бы написала маме, что первые дни прошли успешно.

Площадь Шатле была освещена неоном, статуя стояла на своем месте, мост тоже. И она пошла прямо, думая о том, что он уже проехал Дижон, но мог и переменить решение и сесть в обратный поезд. Прекрасно представляю себе, как он стучится сейчас, в два часа ночи, в мою дверь.

То, что обычно ни с кем не случается, с ним случалось непременно.

В субботу они вышли из комнаты в час дня, но сначала тихо все обсудили, сидя рядышком на постели, как злоумышленники, потому что ни он, ни она не могли говорить о таком событии спокойно.

— Я вас оставил на скамейке. И пошел к поезду. Я уже не помнил, какой у нас был вагон. Но, в конце концов, я нашел его. В проходе слышались голоса. В нашем купе тоже. Я стал ждать в соседнем. Разговаривали мужчины. Один начальственным голосом. У другого был странный кашель и голос явно больного человека. Только потом, в такси, мне это кое-что напомнило. Но тогда я не обратил внимания. В тот момент меня не интересовало, о чем они говорят. Я ждал, когда они уйдут. Я боялся, что это контролеры и они спросят мой билет. В любом случае я боялся. В их голосах было что-то, что вызывало страх, хотя смысл слов и не доходил до меня. Они пробыли там еще две минуты, может быть, больше. Я услышал, как открылась и закрылась дверь. Они ушли. Прошли не мимо моего купе, а в другую сторону, к выходу на вокзал. Я подождал, когда они сойдут, и прошел в наше купе, чтобы взять свой чемодан. Брюнетка лежала на нижней полке слева на спине. Я никогда не видел мертвых, но можете мне поверить, она была мертва. Я схватил чемодан и убежал, закрыв, дверь. Никто не видел, как я сошел с поезда. Там никого не было. Вас я нашел на скамейке.

Он по десять раз повторял одни и те же фразы, слово в слово. Сначала Бэмби нашла историю идиотской, затем начала беспокоиться о мальчике, стала обсуждать с ним разные версии. А потом решила снова, что история идиотская.

Из-за того, что он был встревожен и немного смешон в ее халате, она стала говорить ему «ты».

— Когда ты услышал голос больного мужчины, это тебе что-то напомнило. Что именно?

— Одного типа, который вчера вечером уезжал из Марселя. Я сидел на откидном кресле около туалета. Он стоял в следующем вагоне у прохода, и я видел его через тамбур. Он кашлял, не переставая, и все время прочищал горло. Время от времени поглядывал на меня. На нем было серое пальто, в руках — пляжная синяя сумка с эмблемой Прованса. У меня была такая же вышивка на карманчике блейзера. В то утро он стоял в нашем коридоре. Я мог бы его опознать: он бледен, очень худ и похож на больного.

Малыш оделся, повернувшись спиной к Бэмби, которая не без ужаса увидела его рваные носки, скорее серые, чем белые, трусики, темные полосы на воротнике рубашки.

— У тебя нет чистого белья?

— Знаете, за восемь дней у меня не было возможности помыться. И потом, я все равно не сумел бы постирать. Вы не можете отвернуться?

Не спрашивая разрешения, она осмотрела его чемодан. Увидев серебряные ложки в футляре среди грязного белья, она подумала: «Так же нельзя, надо убедить его написать родителям, вернуться домой».

— Ты можешь сменить костюм. Там есть другой.

— Он весь в масле.

По дороге он упал в гаражную яму. Хотел осмотреть мотор грузовика, который вез его в Марсель.

— Я оступился.

Не в силах объяснить себе почему, Бэмби не надела другое платье.

На улице ей стало немного холодно. Они долго бродили и около двух часов зашли в ресторан. В полупустом зале под пристальными взглядами двух официанток снова и снова обсуждали ситуацию. Бэмби считала, что надо пойти в полицию и все рассказать. И в то же время не хотела этого делать — из-за мамы, из-за его самовольной поездки. Он тоже не хотел: наверняка кто-то свел счеты. Эта история их не касалась.

Ресторан был приятный, с маленькими занавесками в клеточку и с бретонскими тарелками на стенах. Малыш заказал улитки, спросив Бэмби, не дорого ли это, и почти один выпил полбутылки красного вина из Бандоля, что в департаменте Вар. Он не умел пить, а так как слишком много говорил и почти ничего не ел, в конце трапезы был здорово возбужден.

Он курил сигареты Бэмби, щеки раскраснелись, это ему очень шло. А глаза стали совсем, ну совсем маленькие. Она по-прежнему не знала, что с ним делать.

Они снова пошли в сторону улицы Бак. Бэмби купила в лавке сигареты «Житан» (ей они не нравились, но Малыш заявил, что предпочитает их американским). Он уже собрался было закурить, как вдруг сказал: «Надо кое-что проверить, у меня появилась идея». И бросил ее прямо на бульваре Сен-Жермен, перебежав улицу чуть ли не под колесами автомашин. Крикнул с противоположной стороны, что вернется к вечеру и заберет чемодан. Они смотрели друг на друга издалека. Бэмби подумала: «Он наверняка натворит еще много глупостей, но раз уж я ввязалась, придется продолжать, не могу же я так отпустить его».

Он убежал.

На Вер-Галан, под статуей Генриха IV, Бэмби остановилась и достала из кармана конфетку. Это была апельсиновая карамелька. Двое влюбленных целовались, стоя у решетки сада на берегу реки.