Алла никогда прежде не смотрела в землю и не видела этого малого мира. А ведь он есть. Вот он. Существует параллельно с нашей жизнью. Они нас не касаются, кроме комаров. А мы их касаемся. Можем наступить тяжелой ногой. Для них человеческая нога как бетонная плита.

Михайло привозил с базара землянику. Алла, прежде чем есть, опускала лицо в банку с ягодами, нюхала, вдыхала. О! Как пахнет земляника! Зачем Господь дал ягодам и фруктам такой аромат… Просто так ничего не бывает. Господь как бы говорил: это хорошо. Это надо обязательно съесть. А волчьим ягодам не дано никакого запаха. Значит, не ешь. Не надо.

А у сгнивших продуктов – отвратительный запах. Значит: не вздумай взять в рот. Плюнь. Выбрось.

Надо просто слушать природу. Она все расскажет.

А зачем такая красавица кошка Муська? Чтобы люди кормили и не обижали. Красоту невозможно пнуть ногой. Красота не надоедает.

Желтизна постепенно уходила. В пустыне появилось яркое пятно – оазис. Алле все больше нравилось жить. Просто жить, и больше ничего. Жизнь просачивалась через уши, глаза, через еду. Прежняя глухая депрессия постепенно таяла. Надвигался новый период: ВОЗРОЖДЕНИЕ. Как в Италии.

Приезжала Гузелька. Трындела о своих делах. Она работала в левом банке. В девяностые годы такие банки вспухали и лопались, как пузыри после дождя.

Алла слушала вполуха. Жизнь Гузельки напоминала стакан воды из-под крана, с ржавчиной и вредными примесями. А у Аллы – родниковая вода. Струя бьет прямо из-под земли. Некрасиво, но полезно. Экологически чисто.

Гузелька рассказала, что перезванивается с Франком. Он своей жизнью недоволен, но возвращаться не хочет. Типичная ситуация. Все недовольны, и все не хотят возвращаться.

Гузелька поделилась своей мечтой: родить от Франка мальчика. Получился бы татарин с евреем. Она назвала бы его Чингиз-Хаим.

– Так роди, – сказала Алла.

Гузелька смотрела перед собой. И Алла догадалась, что идея с Чингиз-Хаимом посещала ее давно, может, даже тогда, в Ялте. Но Алла стояла на пути. А теперь не стоит.

– Хочешь себе позволить – позволь, – вспомнила Алла.

– Кларка не хочет.

– А кто это? – не сообразила Алла.

– Его сестра. Он против сестры не пойдет.

Понятно. На пути стоит сестра. Ее не отодвинешь.

Чеховская ситуация. Чехов тоже не мог совместить свою жену Ольгу Книппер с сестрой Машей. Всех можно понять.

Михайло умел по шесть часов сидеть перед телевизором.

В прежние времена Алла опрокидывала на него ведра оскорблений. А теперь смотрела и думала: может быть, он прав? Лучше вот так сидеть и ничего не делать, чем взбивать коктейль из бесполезной деятельности. Тетка Галина всю жизнь колотилась, создавала единый могучий Советский Союз. Пришли неблагодарные потомки и в одночасье разрушили ее детище.

Так что лучше бы она вышивала подушки крестом.

А Чернобыльская АЭС. Тоже были задействованы большие умы. А чем кончилось? Убили Землю и людей. Возможно, поэтому заболел Славочка. Рвануло далеко, но прошли кислотные дожди… Может быть, не стоит торопить прогресс, не стоит загонять себя в ловушку. Так что сидит Михайло, уставившись в телевизор, как гусь. И пусть сидит.

Лень – это инстинкт самосохранения. Не исключено, что предки Михайлы так устали от крестьянских работ, вычерпав всю энергию рода, что потомкам остались крохи. И в результате – Михайло перед телевизором в трусах. Ноги кривые, лохматые. Неандертал.

Алла не выдерживала и напускалась на Михайлу по старой привычке.

– Если ты сейчас же не встанешь, я плесну под тебя кипяток.

– Лучше скажи «спасибо» за то, что я не отвез тебя в Видное, – беззлобно отбрехивался Михайло. – Сейчас бы плескала в другом месте.

Алла застывала на костылях, обдумывала сказанное. Потом произносила осознанно:

– Спасибо.

– Я без шуток, – уточнял Михайло.

– Так и я без шуток.

Какие там шутки. Она родилась второй раз. Впереди – большой кусок жизни. И не просто прозябание в песках, а именно – жизнь, какой ее задумал Бог.

Михайло достал современные костыли, швейцарские. Легкие, короткие, под локоть. Алла скакала на них легко и даже щеголевато. Могла добраться до ближнего ларька с рюкзачком на спине, чтобы руки были свободны. Ей нравилось быть самостоятельной.

Люди охотно с ней здоровались и пропускали без очереди. Родственники, включая племянников Оську и Ваську, тоже ласкали и сочувствовали. Мир расцветал лаской и улыбками. Казалось, будто изменился климат. Так что у калек есть свои преимущества. На двух ногах, конечно, лучше, чем на костылях, но и на костылях неплохо. Главное – двигаться.

Алла радовалась каждому дню. Иногда приходила мысль: а не предает ли она Славочку? Но разве Славочке лучше от ее непролазной тоски, от песка, в который проваливаешься по горло… Он, конечно, этого не знает. А вдруг знает? Вдруг они рядом, наши мертвые. Параллельный мир с иными физическими законами…

Боль и страдания – то, что остается вместо ушедшего сына. Вместо Славочки – живого и теплого – одна большая боль. Но ведь это лучше, чем совсем ничего. Боль – это напоминание. Настойчивое напоминание, и пусть оно будет.

Пройдет время. Боль не уйдет, но как-то приспособится, станет совместимой с жизнью. С ней можно будет жить.

Печаль и сожаление – то, что остается вместо ушедшей любви… Вместо Марека – светлая печаль. Было бы хуже, если бы не осталось ничего.

То, что есть в настоящем, – с нами. Но и то, что было, – тоже с нами неотступно.

…Маленькая девочка, щекастая и глазастая, протянула ручки.

Алла подняла девочку на руки, ощутила ее тяжеленькую попку.

– Ты кто? – спросила Алла.

– Яся, – ответила девочка.

– А ты чья?

– Твоя.

Алла открыла глаза. Знакомые стены. Михайло рядом, храпит с треском, как вертолет.

А где девочка? Она привиделась так явственно, что казалось – это не сон, а явь. К чему бы это…

Алла захотела пить. Пошла на кухню, прихватив один костыль. Налила в чашку воды. Но вдруг…

К горлу подплыла тошнота, голову стянуло холодным обручем. Алла знала эти приметы. Она беременна, вот что. Славочка послал девочку в утешение, вместо себя. А может, Бог послал. Или просто Михайло постарался…

В детстве она любила смотреть на солнце сквозь закопченное стекло. Свет сквозь тьму. Радость сквозь печаль.

Меньше чем через год откроется новая глава ее жизни под названием Яся.

Алле нравились имена, которые одинаково читаются в оба конца.

В дверях возник Михайло, пришлепал в мягких тапках.