— Кого? — не поняла Шелли.

— Того типа, что научил тебя ненавидеть всех мужчин, которым приходится много путешествовать…

Шелли медленно прожевала кусочек семги. Господи, и зачем она только спросила о его бывшей жене! Она хотела замять эту тему — брака, верных и неверных супругов, вечно путешествующих мужчин, — но теперь не знала, как это сделать. И пришлось отвечать.

— Тогда я думала, что любила. — Она старалась казаться очень спокойной.

— А теперь?

— А теперь я прекрасно понимаю, что только двое могут создать настоящий дом. Он-то думал, что женщине достаточно иметь место, где жить, готовить еду и нянчить детей.

— У вас были дети?

— Нет, — почти резко ответила она. — Тогда я говорила самой себе, что с детьми надо бы подождать. Объясняла это тем, что мне надо сначала хотя бы окончить колледж, получить какое-то образование…

— Думаю, ты просто не доверяла ему, — прямо ответил Кейн.

— Как ты догадался? — улыбнулась Шелли. — Но ты прав.

— Значит, ты не любила его, — так же прямо сказал Кейн. — Без доверия любовь просто невозможна. Сколько тебе тогда было лет?

— Двадцать.

— А ему?

— Двадцать девять. Он был торговым агентом в одной крупной компании.

Она не сказала, но это было понятно и так, что по долгу службы ее мужу приходилось постоянно бывать в разъездах.

Кейн сделал большой глоток вина, отставил бокал в сторону и принялся за еду.

— А сколько лет ты прожила отдельно от родителей до того, как вышла замуж? — снова спросил он ее.

— Два года.

— И ты чувствовала себя очень одинокой?

— Чертовски. — Голос Шелли теперь явно выдавал ее сильное внутреннее напряжение.

— И ты снимала себе жилье, жила в чужих домах, смотрела на чужие жизни и мечтала о своем доме… Собственном, настоящем доме…

Вилка Шелли с сильным звякающим шумом стукнула по тарелке из китайского фарфора.

— Скажи, какого черта ты задаешь вопросы, если заранее знаешь ответы на них? — спросила она почти грубо.

Сильные пальцы Кейна нежно коснулись ее тонкого запястья.

— Понимаешь, я ведь и сам был чертовски одинок до своей женитьбы, — тихо ответил он. — И я сам, как и ты, мечтал о собственном доме… И, как и ты, принял одно за другое — просто ошибся в жизни. Я хотел построить свой дом, но не было той любви, которая помогла бы мне это сделать. — Потом все тем же тихим, спокойным голосом он снова обратился к Шелли; — Можно мне попробовать кусочек семги?

Шелли механически протянула ему кусок рыбы на вилке. Открыв рот, он попробовал, и Шелли почувствовала, как тянет он серебряные зубчики вилки, не желая отдавать ее назад. Потом, все-таки вытащив пустую вилку у него изо рта, Шелли посмотрела ему прямо в глаза.

— Ты знаешь, а ведь твой отец был прав, — хриплым голосом произнес Кейн.

— То есть? — не поняла Шелли.

— Любая еда вкуснее, если есть ее с вилки, которую держит женщина…

— Кейн! — хотела прервать его Шелли, но он продолжал:

— Это, кстати, чертовски деловое замечание, ты даже сама не представляешь, насколько деловое. Оно должно подсказать тебе, что у меня и у твоего отца много общего. Не хочешь записать это в свой знаменитый блокнот?

Шелли вдруг почувствовала себя совершенно сбитой с толку, и, растерявшись, не зная, что и сказать, она рассердилась.

— Если уж учитывать все «кстати», Кейн Ремингтон, — ответила она через несколько мгновений, — то, кстати, я еще не дала согласие работать с твоим домом. У меня и так дел хоть отбавляй.

От гнева его зрачки расширились настолько, что глаза казались теперь почти совершенно темными — скорее со стальным, а не серебряным отливом.

— И тем не менее тебе придется заняться моим домом, — резко ответил он.

— Это, прости, почему же?

— Хотя бы потому, что я — мужчина, которому нужен дом, а ты — женщина, которая должна его ему сделать.

Ни на мгновение Шелли не могла оторвать взгляда от его больших серых глаз — они постоянно менялись, то становясь ясными, почти прозрачными, то вдруг затуманиваясь, подергиваясь поволокой… А уже через мгновение они вспыхивали серебряными искрами для того, чтобы уже в следующий миг сделаться темными, почти черными.

И вдруг, сама того не желая, Шелли осознала, до какой степени ей и в самом деле хочется заняться его домом. Человек, сидящий сейчас с ней за одним столом, был очень непростым, неоднозначным, он так часто менялся прямо у нее на глазах… И дом его невозможно было сделать одинаковым, всюду однородным, просто украсив несколькими стандартными образцами скульптур и несколькими картинами. Всей своей неоднозначностью Кейн словно бросал ей перчатку, разжигая ее профессиональное самолюбие, и это ее необыкновенно возбуждало и захватывало.

«Конечно, судя по всему, у него на уме сначала постель, а потом уж только работа над домом, — резко сказала сама себе Шелли. — Ну и что в конце-то концов? Можно подумать, это мой первый клиент, который полагает, что вместе с кроватью ему удастся снять напрокат и меня саму. Сколько раз меня преследовали подобные типы — точь-в-точь мой бывший муж или Брайан Харрис. Господи, как же я устала от всех этих мужиков, ставящих секс во главу угла. Буквально помешанных на сексе. Как сказал Кейн, это была очень хорошая школа… В жизни любой опыт когда-нибудь да пригодится».

А из прошлого опыта Шелли прекрасно знала, что согласится лечь в одну постель скорее с каким-нибудь каталогом аукционов Сотби, чем с похотливым, вечно потеющим мужиком, которого не любит…

В это мгновение она поняла, что у нее хватит сил не подпускать к себе Кейна достаточно долго, чтобы за это время успеть поработать с его домом — и это будет самая интересная, самая захватывающая ее работа за все последнее время! Обустроить, сделать уютным дом мужчины, который интересуется только тем, что скрыто за горизонтом… И который презирает поверхностность. Во всем.

— Что ж, я сделаю это, — сказала она наконец.

Кейн улыбнулся ей в ответ, и в улыбке этой было столько явного, нескрываемого, почти чувственного удовольствия, что в какое-то мгновение Шелли пожалела о своем согласии. Она чуть было не передумала, но профессиональная гордость и элементарный здравый смысл все же одержали верх.

«Все, теперь я пообещала ему… И все пути назад отрезаны. Но в конце концов, чего мне так уж опасаться? — размышляла Шелли, пытаясь хоть как-то успокоиться. — Он ведь бродяга до мозга костей. И явно не задержится тут надолго. Так что и жизнь мою разрушить вряд ли успеет…»

Однако эти мысли едва ли успокоили ее.

И уже на следующий день Шелли приступила к работе. Кейн жил в роскошной, фешенебельной квартире на самой вершине одного из небоскребов в центральной части города. Из окна открывался удивительный вид — вплоть до линии горизонта обзор не заслоняли никакие другие здания, что, конечно, было редкостью для густонаселенного Лос-Анджелеса. И когда над городом не висела пелена смога, панорама и впрямь была великолепна.