— Я слышала про одну девчонку, ее зовут Белла, что-то вроде этого, — произнесла Мери. — Я с ней не знакома, о ней рассказывала моя подружка Линда. Она из последователей Раджниша,[44]жила в коммунах, и Линда говорила, что она ищет новую. В общем, я могу разузнать о ней побольше.

Именно через Беллу и нашла их Вивьен, а с ней и индус, Шива, чью фамилию Эдам так и не вспомнил.

* * *

Мери, насколько он знал, была единственной из них, кто ходил в деревню пешком и кто там гулял. Не имеет значения, что обитатели Нунза расскажут о Мери полиции, потому что она уехала вскоре после этого. А если люди и запомнили девушку, они все равно не знали, откуда она. Мери ходила в деревню — как и Вивьен впоследствии, — чтобы позвонить по телефону-автомату у «Пихты». Вероятно, она заходила в «Пихту» или в деревенские магазины, чтобы наменять денег для звонка. Мери искала людей, которые поехали бы с ней в Грецию, или довезли бы ее до Греции, или хотя бы оплатили ей авиабилет до Греции. В конечном итоге девушке посчастливилось занять денег у тетки и забронировать себе место в мини-вэне, на котором в Грецию отправлялась ее школьная подружка со своим приятелем.

Накануне ее отъезда Эдам придумал новое название своему дому. Он размышлял над этим уже несколько дней, пытаясь найти что-нибудь более интересное, чем Уайвис-холл. Миопотамус-Манор, первое, что пришло на ум, было просто шуткой. Он принялся составлять анаграммы, переставлять буквы, помня при этом, куда они собирались прежде и куда сейчас едет Мери…

Отсемондо.

Он спросил у остальных, что, по их мнению, означает Отсемондо.

— Греческий остров, — сказала Мери.

— Не остров, — возразил Руфус. — Это больше похоже на гору, на вулкан.

— Или на курорт в Коста-Браво.

— Ты его придумал, — лениво проговорил Руфус. — Очень похоже на название племени или общины. Онейда,[45]Уолден,[46]Отсемондо.

— Совсем не похоже на Онейду или Уолден. Я знаю, на что это похоже: на Игден,[47]это «нигде» наоборот.

Эдама удивила проницательность Мери, но его раздражало, что она уезжает. Девушка ему не нравилась, но ему хотелось, чтобы она осталась. Эдам обнаружил, что его обижает, когда люди не испытывают к Уайвис-холлу такие же теплые чувства, как он.

— Ты ведь не знаешь разницы между анаграммой и инверсией, верно? — сказал он. — Меня всегда бесит безграмотность. Зачем говорить о том, чего не знаешь?

— Эй-эй, — осадил его Руфус. — Ты забыл, что с ней в ссоре я?

— «Игден» — это анаграмма от «нигде», а «Отсемондо» — инверсия от «одно место».

— Ну-ну, ловко. Тебе не кажется, что от «одного места» слишком сильно несет американским духом?

— Мне на это плевать, — ответил Эдам. — Отныне это место будет называться Отсемондо.

С тех пор название прижилось.

На следующий день было тридцатое июля, среда. Мери хотела, чтобы Руфус отвез ее в Лондон, но тот сказал, что дальше Колчестера не ездит, поэтому может там посадить ее на электричку. Но, несмотря на это, между ними состоялось некоторое rapprochement:[48]Мери спустилась вниз с черным рюкзаком, который Руфус одолжил ей. Впервые за все дни она была одета в джинсы и босоножки.

— Я замечательно провела время, — сказала она Эдаму, — но я пообещала самой себе, что на эти каникулы поеду в Грецию, и сейчас уже не могу не ехать.

— Все в порядке. Отсемондо будет стоять здесь и на следующий год.

— Хотите, я отправлю открытки твоим родителям и родителям Руфуса из Афин? Ну, то есть вы напишете их здесь, а я возьму с собой.

— По какой-то странной оплошности, — сказал Руфус, — у меня с собой нет красочной открытки с видами Акрополя.

— Ну, я просто предложила, — уныло проговорила Мери. — Не обязательно открытки, можно просто письмо.

— Если мои получат от меня письмо, — сказал Руфус, — они решат, что я при смерти или в тюрьме.

Все то же самое относилось и к Эдаму. И вообще, зачем писать? О чем? Мери допускала мысль, что родители Эдама догадываются, что он здесь, и могут нагрянуть в любой момент. Но Эдам это напрочь отметал. Эх, почему он не принял ее предложение? Какая ирония: в столе Хилберта лежало около пятидесяти открыток, стянутых резинкой, — вероятно, Хилберт и Лилиан привозили их из путешествий, — и среди них было две из Греции: одна с горой Ликавит, а другая — с тем самым видом, о котором упомянул Руфус.

Но тогда они об этом не знали, а если бы и знали, то все равно не предположили бы, что однажды эти открытки могли бы стать веским подтверждением истории, которую Эдам уже начал сочинять. При условии, естественно, что родители сохранили бы эти открытки, — а такое было вполне вероятно, если учесть, как редко они их получали и как высоко ценили. Предложение Мери были отвергнуто без всяких раздумий, они с Эдамом холодно распрощались, и Руфус на «Юхалазавре» довез ее до вокзала.

С того дня Эдам больше никогда не видел Мери Гейдж и практически не вспоминал о ней. Если же девушка появлялась в его сознании, он жал на кнопку «Отмена», как делал всегда, когда в его мысли забирался кто-нибудь из обитателей Отсемонда. Однажды, не так давно, по телевизору показывали старый фильм под названием «Национальный бархат», и появление на экране молодой Элизабет Тейлор стало для него резким напоминанием о Мери — правда, оно тут же исчезло, но благодаря не кнопке «Выход», а простому выключению телевизора.

В тот же день, но позже, они с Руфусом говорили о деньгах. Что еще можно продать? Даже на несведущий взгляд Эдама викторианские акварели вересковых пустошей или горных ручьев, наложенные на фон из золотой бумаги и оправленные в позолоченные рамы, представляли определенную ценность. В одной из спален была странная картина, изображавшая похожее на кентавра существо, лошадь с торсом и головой человека, которая зашла в кузницу, чтобы подковаться, а кузнец и зеваки смотрят на нее с искренним восторгом. Когда они сняли задник, оказалось, что это Беклин,[49]только в репродукции, вырезанной из журнала; оригинал же висел в Будапеште. Они назвали комнату, где висела эта картина, Кентавровой. Еще одна странная картина висела в комнате Хилберта, и Эдам всегда запрещал себе думать о ней. С рождением Эбигаль это превратилось в настоящую пытку. Картины больше не существовало — Эдам сам сжег ее, бросил в тот костер вместе с кое-какими другими вещами.