Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Правило гласит: «Ешьте пять фруктов и овощей в день». Надо придумать такое же правило насчёт друзей. Если будете всё время питаться луком, заработаете дефицит питательных веществ. А будете общаться с одними и теми же людьми, дух падёт ниже плинтуса. С Джамалем и Виктором я учусь, смеюсь, говорю о книгах и писателях, которые мне нравятся. С Элоизой же можно валяться в одних трусах, закинув ноги на стену, и болтать о снах — даже о тех, где мармеладные мишки требуют меня в Королевы мира и дарят лазерные мечи из коровьих лепёшек. Я могу с ней танцевать — всё в тех же трусах, — и ей всегда удаётся убедить меня, что целлюлит превращает мою фигуру в тело женщины. Джамаль и Виктор с одной стороны, Элоиза — с другой. Полная картина. Гигантская рука сжала моё сердце и смяла его. Элоизе наверняка хочется проводить время с другими. И если она выбрала Эрван-на и его дружков с желе вместо мозгов, значит, что-то в них нашла. Я этого не понимаю, но… что с того? Мне, будто скупой старухе, которая чахнет над своим златом, хотелось удержать её при себе. Как это раньше до меня не дошло?
Я приняла ванну. Изидор начал пить из неё воду, и мне пришлось его прогнать. Папа, не переставая, бесцветным голосом говорил по телефону на кухне.
В десять часов вечера первого января этого замечательного года я лежала на кровати в пижаме.
В 22:03 я подумала, что встретила привидение, но нет: мне звонила Элоиза. Дрожащими пальцами я разблокировала экран телефона.
— Да.
Она вздохнула:
— Блин, Дебо…
— Ага.
— Как она?
— Её ввели в искусственную кому.
— Ты её видела?
— Нет.
— Я сейчас в Кайаке. Мы у родителей…
Она не произнесла имени пустоголового мальчика, и я оценила. Непроизнесение имени Эрван-на — бальзам на моё израненное сердце.
Две минуты мы молчали в трубку — ни слова. Две минуты неловкой тишины по телефону — это очень долго, но Элоиза была на другом конце, и пауза звучала просто, легко. Красноречиво. Она не была похожа на обычную тишину.
— Мне очень жаль. — Это зазвучал мой голос.
— Мне тоже.
— Ты будто выключила меня из своей жизни.
В какой-то момент я просто перестала существовать: мне показалось, я превратилась во что-то ничтожное, типа козьей какашки в горах, которой интересуются только навозные жуки.
— Да, но ты моя козья какашка. Я поступила плохо. Мне показалось, ты вела себя с ним высокомерно, и это меня ранило.
— Я ревновала. Ревновала к пустоголовому человеку.
— Вот опять.
— Сорян.
Мы захихикали.
— Виктор обзвонил пол-лицея, чтобы узнать мой номер.
— Ого…
— Он тебя ценит, верно?
— У него есть девушка, Элоиза, и просто бомбическая внутри и снаружи. Адель, учится в университете, играет в театре, попа у неё как у конкурсной газели, а мозг как у Милевы Марич.
— Это ещё что за тёлка?
— Жена Эйнштейна.
— Допустим. Но у неё есть лягушачьи сапоги?
— …Нет.
— ВОТ-ВОТ! У НЕЁ НИКАКИХ ШАНСОВ!
Я улыбнулась.
— Я вернусь в воскресенье вечером. Хочешь, зайду к тебе?
— Не переживай, увидимся в Питомнике.
— Ок. Попробуй немного поспать и отдохнуть, хорошо?
— Ага.
— Спокойной ночи, Дебо. Люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю. Спокойной ночи.
Я отключилась. Папа набрал воду в ванне, помылся и ночует в квартире — в его бывшей квартире. Даже не знаю, где он теперь живёт, в какой кухне ужинает, спит на велюровом или на хлопковом диване, коричневом или бежевом, есть ли там книги на полках — ничего.
Зато я примерно понимаю, где сейчас моя мама: в холодной больничной палате. Она подсоединена к машинам. В помещении белые стены. Иногда заглядывают медсёстры. Реанимация не самое весёлое место. Там есть и другие больные: они задыхаются, умирают, хрипят, стонут.
Знает ли мама, что я не приходила?
Может, она злится?
Я уснула в слезах.
Глава семнадцатая
Слёзы Деборы с шипением тушат раскалённые угли
Питомник был похож на дерево в ветреный день: пока я шла, все вокруг бесперебойно шептались. Люди оборачивались, когда я переступала порог, когда шагала по двору, когда поднималась по лестнице, — я бы всю свою чокнутую семейку отдала за плащ-невидимку.
— Дебо!
Тяжело дыша, Элоиза нагнала меня на повороте в коридоре.
— Я бежала за тобой…
Она обняла меня, я ответила тем же, но тут же отпрянула: все вокруг на нас пялились.
— Что такое?
— Э-э-э… давай поговорим в другом месте.
Элоиза обернулась.
— Нормально всё? — крикнула она любопытствующим. — Мы вам не мешаем?
Несколько ошеломлённых одноклассников отвернулись, едва только заметив эту фурию.
— Вообще-то, Элоиза, лучше мне сейчас вообще об этом не разговаривать.
Даже если она и обиделась, то виду не подала.
— Какашечка моя, сегодня днём в знак извине ния я куплю тебе сэндвич.
— Привет, Дебо! Привет, Элоиза.
— Привет, Виктор.
Элоиза похлопала меня по плечу:
— Встретимся у Питомника без четверти час!
И умчалась вприпрыжку.
Вот она — козочка.
А я — какашечка.
Стоило мне остаться в компании Виктора, как стайка любопытных снова вылупилась на нас. Они даже не удосужились подготовить газеты с дырками, чтобы пялиться незаметно. Нет же, таращатся не стесняясь. Ни один из них не хотел упустить ни секунды: мои несчастья явно стали поводом для сплетен.
Мы направились к классу 234.
— Я всё правильно сделал? Ну, насчёт Элоизы?
— Да. Спасибо.
— Я сомневался, но надо было что-то делать.
А прийти к тебе домой я не мог — ты это чётко дала понять.
Я не стала развивать эту тему. Что угодно, лишь бы не говорить об Адель и её идеальной груди в форме круглых кабачков.
Виктор остановился в десяти метрах от класса и взял меня за плечи.
— Послушай, Дебо, мне жаль.
— Мне тоже, но ничего не поделаешь.
— Ты не поняла. Я хочу сказать, что сожалею обо… всём. Я…
Он провёл рукой по волосам. Не глядя на Виктора, я поправила его разболтавшийся синий шарф.
Мне нравится прикасаться к коже Виктора, даже просто случайно провести ладонью под воротом футболки.
— Всё в порядке, Виктор, не переживай.
— Я же не дурак! Ничего не в порядке. Всё так сложно для меня… Я…
— Посмотрите-ка! Мокрый котёнок!
Моя подруга Таня. Давно её не было слышно.
— Что, провела плохой-плохой сочельник? Бедная малышка Дебора…
Кучка не отстающих от неё ни на шаг девок захихикала. Это было выше
