— Я хочу, чтобы ты на совете спросила меня про них.

Всеслава так и сделала, и Дарник вынес решение, что ближе двух верст от города лес не рубить, а в посаде запретить ставить бревенчатые заборы, а только из тонких жердей.

— Забор из жердей пальцем проткнуть можно, — вскинулся хозяйственный Кривонос, чья дворовая ограда напоминала крепостной тын. — А если ночные разбойники?

— Тогда вези бревна за три версты, — бросил ему князь.

В другой раз он попросил Всеславу замолвить слово против нечистот, что выбрасывали прямо на проезды и проходы между дворищами, и повсюду в посаде появились большие бочки, нечистоты из которых золотари потом вывозили за город.

— Почему ты делаешь это через меня? — не понимала княжна.

— Потому что сам я такое предлагать не могу. А ты можешь, — просто сказал он. — И никто тебе слова поперек не скажет.

Так у них и пошло: договаривались и шли в совместную атаку на тиунов и старейшин, которые не смели возражать, боясь обидеть князя замечаниями его жене.

Потом Дарник изредка стал рассказывать Всеславе что-то о себе. Больше всего ее поразило, как он сам по свиткам овладел ромейским языком.

— Потому что в детстве я был гораздо умнее, чем сейчас, — объяснил муж.

Ответом ему был непроизвольный хохот жены.

— Умнее, чем сейчас! — повторяла она, утирая слезы. — Значит, сейчас ты гораздо глупее?

— Ну конечно. Когда я в пятнадцать лет покинул Бежеть, я ни на миг не сомневался, что через год стану первым воеводой у нашего кагана. А видишь: четвертый год, и я всего лишь какой-то там мелкий князек.

И новый взрыв ее смеха, теперь уже над «мелким князьком».

Не меньше впечатлил Всеславу и его рассказ о матери.

— Она ни на что никогда не жаловалась, сама делала и женскую и мужскую работу. Иногда говорила что-то сделать мне, но, если я не хотел, никогда не настаивала. Может быть, поэтому я всегда живу только по своей воле, и мне никогда не нравятся люди, которые подробно и красочно про себя говорят. Я не люблю судить об окружающей жизни с чужих, пусть даже самых правильных слов, мне больше нравится догадываться о сути вещей своим умом.

Мало-помалу она и сама разговорилась, хотя и считала, что ничего такого особенного в ее детской жизни не было: ну любила прятаться под пиршеским княжеским столом, ну горько плакала над сдохшим домашним хорьком, ну потерялась однажды на полдня в лесу.

— Но ведь как-то к княжеской охоте привязалась, когда кровь и кишки по рукам текут? — безжалостно допытывался Дарник.

— Отец всегда говорил, что я ни в чем не должна походить на простолюдинок, — откровенничала жена. — Что удел князя не сражаться с другими людьми, а сражаться с собственной судьбой. На самом деле я не такая суеверная, как ты думаешь. Просто предсказания всегда выводят на какую-то ясную дорогу, по которой легче идти. Звезды предрекают делать то-то и то-то, вот я и делаю.

— А за меня замуж тоже предрекли? — любопытствовал он.

— Конечно.

— Но ведь я простолюдин.

— Ты же сам тогда на суде говорил моему отцу, что многие знают твою мать, но никто не знает твоего отца. Почему ты так скрываешь его имя?

— Потому что я сам его не знаю, — честно признался Дарник. — У меня всегда была такая гордыня, что, даже если бы моим отцом оказался русский каган, я бы почувствовал себя слишком маленьким человеком. Не зря древние ромейские цезари искали своих предков только среди богов, а не людей.

— Значит, твой отец бог? — серьезно уточнила княжна.

— Причем самый-самый главный, — насмешливо отвечал Молодой Хозяин.

Такие их беседы весьма способствовали возникновению чисто дружеских и заговорщицких отношений против окружающих приближенных, но в любовных делах продвижение шло не так быстро. Уступая по утрам и вечерам его страсти, Всеслава именно уступала, первой никогда не изъявляя подобного желания. Это было не слишком приятно, и, не будь пылких наложниц, он наверняка бы усомнился в своих мужских качествах, поэтому предпочитал просто выжидать, уже успев почувствовать вкус к такому вот медленному, постепенному узнаванию другого человека, который вроде бы и весь перед тобой и в то же время скрыт не менее, чем он сам, Дарник, перед другими людьми.

Однажды князь пошел еще на один решительный шаг и позвал Всеславу с собой в дальний объезд. В сопровождении арсов они выехали в сторону Малого Булгара. Петляющая слева Липа то появлялась, то исчезала за паутиной безлистного осеннего леса, брызги талого снега веером летели из-под копыт, попадая на сапоги Дарника и юбку Всеславы, отчего обоим было легко и весело.

К полудню они добрались до Первой заставы, где гонцы из Малого Булгара меняли лошадей. Липа в этом месте делала почти полную петлю вокруг скалистого холма. Пока арсы расседлывали лошадей и готовились к трапезе, они вдвоем с княжной объехали сам холм.

— Как отсюда все далеко видно! — воскликнула Всеслава, оглядывая противоположный пойменный берег реки.

— Нравится? — небрежно спросил он.

— Очень!

— Значит, быть здесь твоему собственному селищу.

— Моему? — насторожилась княжна. — Ты хочешь, чтобы я жила здесь?

— Не только ты. Если пустишь, я тоже буду жить здесь.

— Каждой наложнице по селищу! — тут же вспомнила она.

— Ты не так поняла. Мне самому хочется жить там, где не будет слышно вечевого колокола.

— Никогда бы не подумала, что ты боишься его.

— Это не страх, а презрение, — пояснил Дарник. — Пускай хоть один раз в него зазвонят, и я навсегда отселюсь сюда. Да и вообще, нельзя позволять смердам каждый день видеть себя.

Всеслава слегка призадумалась.

— А это будет не слишком далеко от Липова?

— В самый раз. Но заранее об этом не стоит никому говорить. Я хочу назвать это селище в твою честь Славичем.

— А как же торжище, пиры с дружиной, военные игрища?

— Это уже стало слишком назойливым для меня, — поморщился он. — Мне нужно место, где бы принадлежал только себе и тебе и мог добиться вокруг полной тишины Месяц будем жить в Липове, месяц здесь. Подумай, подойдет это тебе или нет?

— Мои дворовые скажут, что ты хочешь сослать меня от себя подальше.

— Значит, ты должна сама всем убедительно сказать, что тебе хочется жить в этом месте.

Княжна молчала. Дарник не торопил ее с ответом, по сути это было первым настоящим испытанием жены: согласна ли она разделить его все более насущную потребность в одиночестве.

Они сделали еще один переход до следующей сторожевой вежи, после чего князь, сославшись на изрядно замерзшую жену, приказал возвращаться в Липов. Когда уже показался город, обратился к княжне за ответом: